«Ратлидж, вы просто попали в точку. Я тут проанализировал ваши открытия и решил (поскольку свободного времени у меня много) съездить в Западную Англию и навестить дом своего деда. Этот дом был продан вскоре после его смерти, но я прекрасно его помню. Теперешние владельцы на удивление хорошо его содержат, даже сад в полном порядке, он был гордостью деда. Я посидел некоторое время в автомобиле, вспоминая приятные моменты детства, проведенные в этом доме. В это время человек, который в нем живет, вернулся с покупками и, увидев меня, подошел и спросил, кого я разыскиваю. Я ему рассказал, и он даже пригласил меня войти. Наверное, у меня лицо, которое внушает доверие.
Он позволил мне обойти дом и, к еще большему моему удивлению, вдруг сообщил, что у него есть кое-что, предназначенное именно для меня. Я остался гулять в саду, а он ушел и вернулся с конвертом. Я буквально остолбенел, увидев на нем свое имя. Я спросил, где он его взял, и хозяин дома рассказал, что в 1908 году сюда явился незнакомый молодой человек. Тогда была еще жива мать этого человека, она рассказала, что он был очень любезен и спросил вежливо, живет ли еще здесь мой дед. Она сказала, что тот умер. И тогда молодой человек объяснил, что ему нужен внук предыдущего владельца дома, и спросил, может ли оставить для меня письмо на случай, если я вдруг появлюсь когда-нибудь. Она сказала, что, разумеется, с радостью передаст письмо, но заметила, что вряд ли я вернусь сюда. Но он заверил, что может не застать меня в Лондоне и будет рад, если я когда-нибудь получу это письмо. И она, доверчивая душа, взяла письмо и хранила его. Прошло десять лет. Перед смертью она рассказала о письме сыну и спросила, что с ним делать. Сын решил, что я где-нибудь за границей и что, когда закончу там свои дела, вероятно, вернусь в страну и, может быть, появлюсь здесь. Он взял на себя обязанность передать письмо. После смерти матери они с женой переехали в этот дом, а письмо лежало и ждало меня. Трудно поверить, что так внимательно и бережно отнеслись к просьбе незнакомого человека, но, видимо, мать прониклась к нему.
Я скоро ушел с письмом в руке, и последней фразой хозяин дома выразил надежду, что теперь я буду жить в Англии. Я не открывал письмо, пока не приехал в Лондон. Это было признание, Иен, признание в совершенном убийстве в Стонхендже. Но он не был дураком и не оставил своего имени. Он писал, что убитый заслуживал смерти, но тем не менее он не хотел его убивать, это произошло неожиданно, как несчастный случай. Но, Иен, я видел тело и эту рану. Не могло быть никакого несчастного случая — цель была поражена с точностью профессионала, скажите, можно ли случайно нанести такую смертельную рану?
Он писал дальше, что убитый совершил ужасные вещи и его смерть предохранит других. Я решил, что он оправдывается. Он объяснил, что жертву не опознали, потому что считали, что этот человек давно покинул страну. Покинул тихо, никого не ставя в известность. Вот строки из письма: „Его не любили и не интересовались, почему он вдруг исчез, хотя никто не ждал от него прощального ужина и объяснений, как происходит в таких случаях. Думали, захотел просто не ставить людей в неловкое положение, когда они должны будут невольно выражать сожаление по поводу его отъезда, сожаление, которого не чувствуют. В Англии не оставалось никого, кто был бы ему дорог, и были слухи, что дальнейшее его пребывание на службе было под вопросом, что ему грозит увольнение. Те, кто знал о настоящей причине его исчезновения и о его личной жизни, боялись говорить. Я был одним из них. Я убил сразу, другие делали это медленно. Я схватил нож, который лежал на его столе как украшение, редкость, кто-то приделал к нему рукоятку, ударил вслепую и удивился, когда он упал, — я подумал, что он просто притворился. Я оставил его там и пошел к другу, которому доверял. Он и еще один человек помогли мне избавиться от тела. Я написал все это, чтобы облегчить свою совесть и дать вам доказательство, потому что дело не было раскрыто. Те следы, что я оставил, были слишком невнятными, и я не знаю сам, хочу ли, несмотря на угрызения совести, отвечать за преступление, которое совершил“.
Так-то, Иен, дружище, что вы об этом думаете?»
Ратлидж отложил письмо. Что тут можно сделать? Улики появились поздно, они косвенные, но, если бы Камминс получил их в то время, когда вел расследование, можно было предпринять определенные шаги и, возможно, даже раскрыть преступление. Вероятно, убийца считал, что облегчит свою совесть, признавшись в преступлении, и в то же время был уверен, что дело не раскроют и никогда его не найдут.