Несколько минут наблюдаем за ним молча. Он что-то приговаривает и то и дело дергает головой с круглой проплешиной на макушке. Мне его жаль, и я никак не могу отделаться от мысли, что он смешон в своей суетливости и никого не пугающей грозности. В какую-то минуту я не выдерживаю, подскакиваю к нему и беру его за руки.
— Пап, да успокойся же ты!
Отец смотрит на меня злобно-рассеянным взглядом и сдвигает брови.
— Успокоиться?! И продолжать жить, как жил? — Он отчаянно крутит головой. — Ну нет уж! Избавьте! Я вам не клоун и не шут! Хватит надо мной потешаться! И так…
— Никто над тобой не потешается! — кричу я. — Ты сам выставляешь себя на посмешище, потому что не знаешь, чего хочешь!
— Не знаю, чего хочу? — Отец моргает и некоторое время задумчиво смотрит мне в глаза.
У меня в голове уже мелькает обнадеживающая мысль: вдруг он наконец прекратит свой дурацкий концерт, примет твердое решение и либо правда разведется с мамой, либо поговорит с ней иначе — серьезно и обстоятельно.
Но папа вдруг усмехается, выдергивает из моих рук свои и размашистыми шагами подходит к кровати.
— Много вы понимаете, — продолжает он по-стариковски ворчать. — Потому что все трое одного поля ягода…
Кошмар продолжается битый час. Отец укладывает и укладывает свои вещи. Потом достает их из одной сумки и упаковывает в другую, потом в чемодан — и так без конца. Мы с Деборой подпираем косяки и выслушиваем неостановимый поток обвинений и ругательств в адрес мамы, нас и всех женщин на свете.
Спустя какое-то время в коридоре за нашими спинами раздаются шаги. Одновременно поворачиваем головы. По лестнице неторопливо поднимается мама. Ее глаза уставшие, но хмель определенно уже прошел. Она полвечера просидела в шезлонге и, наверное, передумала сотню дум.
Вспоминаю про бутылку с виски, которую я, как только вошла в дом, забрала из бара в гостиной. Очевидно, мама в него уже заглянула и идет к нам с требованием вернуть бутылку.
— Девочки, я все понимаю, — извиняющимся голосом произносит она. — Но, прошу вас, не мешайте нам. Лучше куда-нибудь поезжайте, развлекитесь.
Дебора кривит губы в усмешке.
— Если вас оставить, бог знает чего вы тут натворите. Вы же как малые дети! Один полдня бегает туда-сюда будто заведенный, грозит всему миру…
— Вы только послушайте! — выкрикивает папа откуда-то из недр шкафа. — Будто заведенный! И это о родном отце! Ни капли уважения — ни от жены, ни от дочерей! Нет, с меня довольно! Довольно, слышите?! — Он высовывается из-за шкафной дверцы и трясет в воздухе кулаком.
— …вторая молча пьет, — невозмутимо договаривает Дебора, дождавшись минуты затишья.
Мама вздыхает.
— Девочки, верните мне «Джека Дэниелза».
Упрямо качаю головой.
— И не подумаем.
Мама поворачивается и идет вниз.
— Тогда я съезжу за новым.
Срываюсь с места, догоняю ее, становлюсь у нее на пути и вытягиваю руки в стороны.
— Никуда мы тебя не отпустим. В нетрезвом виде — и за руль? Забудь об этом!
— Я совершенно трезвая, — спорит мама, сверкая своими прекрасными черными глазами.
— Это тебе только кажется.
Она пытается обойти меня, но я вцепляюсь ей в руки и не позволяю продвинуться ни на шаг.
— Лучше иди приляг, — со всей ласковостью, на которую я сейчас способна, произношу я.
— Куда?! — спрашивает мама, изрядно повышая голос. — В спальню, где этот ненормальный завалил всю кровать своими шмотками?
— Еще раз назовешь меня ненормальным — и больше не увидишь ни разу в своей никудышной жизни! — гремит из спальни отец.
— И прекрасно! — визжит мама. — Ненормальный, ненормальный, ненормальный!
Отец вылетает из комнаты, багровый от злости. Дебора преграждает ему дорогу.
— Папа, уймись! Ты же понимаешь, что она это из вредности!
— Пусти меня! — вопит он.
— Это какой-то сумасшедший дом! — кричит ему в лицо Дебора.
— Дайте мне уйти, и тут воцарится покой! — ревет папа. — Будете творить, что вашей душе угодно — мешать вам будет некому!
Мама затыкает уши и взмаливается:
— Отдай «Джека Дэниелза», слышишь? Или я точно тронусь умом!
— Верни ты ей чертову бутылку! — теряя остатки терпения, вопит Дебора. — Пусть спивается, превращается в алкоголичку, если ей так хочется! А ты, наш дорогой, уезжай хоть на все четыре стороны!
Она отходит к перилам, и отец вихрем проносится мимо нас с мамой. Я разворачиваюсь, иду к большому цветочному горшку с пальмой и достаю из-за него бутылку.