Мне хотелось сказать ему: «Вы не понимаете, что, помогая людям устроить одинаковые «осмысленные» проводы, вы обессмысливаете их». Элизабет заслуживала салюта, ангельского хора, обратного поворота планеты вокруг своей оси.
В конце концов я одела Элизабет в балетную пачку, которую она всегда хотела примерить, когда мы ходили по магазинам. А я всякий раз заставляла ее снять нелепую юбку и вела домой. Я позволила распорядителю похорон наложить на ее лицо первую косметику. С собой она забрала плюшевого пса, своего отчима и большую часть моего сердца.
Хоронили их в закрытом гробу, но прежде чем мы отправились на кладбище, распорядитель приподнял крышку, чтобы нанести последние штрихи. В этот момент я оттолкнула его и сказала: «Позвольте мне».
Курт, как и полагалось офицеру, убитому при исполнении, был в форме. Выглядел он точно так же, как всегда, не считая тонкой белой полоски на безымянном пальце: его обручальное кольцо я теперь носила на цепочке.
Элизабет казалась очень хрупкой, ангелоподобной. Волосы ее были стянуты лентами. Она обнимала отчима за талию.
Я протянула руку и, коснувшись ее щеки, вздрогнула: я почему-то ожидала, что кожа моей дочери будет теплой. Она же оказалась искусственной, прохладной. Я вытащила ленты из волос, аккуратно приподняла ее головку и распушила волосы. Поправила левый рукав трико, чтобы он совпадал по длине с правым.
«Надеюсь, вы довольны», – сказал распорядитель.
Эта девочка совсем не была похожа на Элизабет – ни капли. Она была слишком идеальной. Моя дочь лежала бы с растрепанными волосами, под скомканным одеялом, и руки у нее были бы грязными, потому что она весь день ловила лягушек, и носки были бы разные, и на запястьях болтались бы самодельные браслеты из бисера.
Но в мире, где происходит то, что не должно происходить, порой произносишь слова с противоположным смыслом. Потому я лишь кивнула и молча наблюдала, как он навек закрывает двух людей, которых я любила больше всех на свете.
И вот, одиннадцать лет спустя, я оказалась в той же ситуации – я снова стояла в спальне своей дочери и перебирала ее одежду. Откладывала рубашки, и юбки, и колготы, мягкие, будто из фланели, джинсы и кофту, все еще пахнувшую яблоневым цветом. Я выбрала пару черных расклешенных леггинсов и футболку с феей Тинкер-Белл на груди – эту одежду Клэр носила в самые ленивые воскресенья, когда шел снег и нечего было делать, кроме как читать газету и дремать у камина. Я выбрала нижнее белье – на нем было написано «Суббота», но никаких других дней в этом бардаке я найти не смогла. И в том же ящике я вдруг нашла фотографию, обернутую в красный платок. Поначалу мне показалось, что из овальной серебряной рамки на меня смотрит новорожденная Клэр, – и лишь через несколько секунд я поняла, что это Элизабет.
Фотография раньше пылилась на пианино, на котором никто уже не играл. Сам факт, что я не заметила пропажи, говорил о том, как хорошо я научилась жить новой жизнью.
Потому-то я и сложила одежду в пакет, чтобы отвезти ее в больницу. В этой одежде я надеялась не хоронить свою дочь, а вернуть ее домой.
Люсиус
В последнее время я спал сном праведника. Никакого пота, никакого поноса, никакой лихорадки, вынуждавшей прежде ворочаться до самого утра. Крэш Витал по-прежнему сидел в изоляторе и, следовательно, не будил меня среди ночи своей назойливой болтовней. Разве что офицер из специальной охраны Шэя иной раз шаркал по помосту, расхаживая взад-вперед.
Спал я настолько крепко, что сам удивился, когда проснулся от тихой беседы за стеной.
– Дай мне все объяснить! – попросил Шэй. – Может, есть другой способ?
Мне стало любопытно, с кем он говорит, но ответа не последовало.
– Шэй? – окликнул я. – У тебя все в порядке?
– Я попытался отдать свое сердце, – продолжал он. – И сам посмотри, во что это превратилось. – Шэй лягнул стену, и что-то тяжелое рухнуло на пол. – Я знаю, чего хочешь ты. Но знаешь ли ты, чего хочу я?
– Шэй?
Голос его прозвучал совсем тихо, будто шелест травы.
– Лева?
– Это я, Люсиус.
Воцарилось молчание.
– Ты подслушивал мой разговор.
Считается ли монолог в камере-одиночке разговором?
– Извини, я не хотел… Ты меня разбудил.
– А почему ты спал? – спросил Шэй.
– Потому что сейчас три часа ночи! – ответил я. – Потому что ты и сам должен…