Особенно,... 
91 
— Привет, — поднимаю я на нее глаза. Ее рыжие волосы спутаны и перекручены. — Пыталась заплетать африканские косички?
Она пожимает плечами.
— Со мной в комнате в университетском общежитии жила девочка, которая хотела заплести африканские косички. В последнюю секунду она передумала по одной простой причине: единственный способ от них избавиться — остричь волосы.
— Что ж, в таком случае я просто побреюсь наголо, — говорит Люси.
— Тоже выход, — соглашаюсь я, радуясь тому, что между нами завязалось подобие беседы. — Ты могла бы стать второй Шинейд О’Коннор.
— Кем?
Я понимаю, что лысая певица разорвала изображение папы римского во время воскресного прямого эфира в девяносто втором году, — Люси тогда еще и на свете не было.
— Или на Мелиссу Этеридж. Ты видела ее выступление на награждении «Грэмми», когда она была лысой после химиотерапии? Она пела песню Дженис Джоплин.
Я достаю медиатор и начинаю наигрывать вступление к «Частичке моего сердца». Краем глаза я вижу, что Люси неотрывно смотрит на мои пальцы, двигающиеся вверх-вниз по ладам.
— Помню, когда я смотрела ее выступление, то подумала, какая она смелая, сумела победить рак… и какая точная песня. Неожиданно оказалось, что поет она не о женщине, которая перечит мужчине, — песня о том, что следует преодолевать все, что может тебя сломать.
Я проигрываю один пассаж, а потом пою следующую строчку: «Я покажу тебе, милый, что женщина может быть сильной, непокорной».
Заканчиваю я решительным аккордом.
— Знаешь, — говорю я, как будто эта мысль только что пришла мне на ум, а не была уроком, продуманным заранее, — самое удивительное в песнях то, что они берут за душу, когда непосредственно касаются исполнителя… или слушателя.
Я вновь начинаю наигрывать эту же мелодию, но на этот раз импровизирую со словами:
- Разве ты никогда не чувствовала, что человек по сути одинок, о да?
- Неужели ты не чувствовала, что совсем одна?
- Милая, я знаю, что чувствовала.
- Каждый раз, когда ты убеждаешь себя, что тебе не повезло,
- Ты задаешься вопросом: почему, ну почему ты такая невезучая?
- Я хочу, чтобы ты наконец услышала, услышала, услышала,
- Чтобы поняла, что я хочу помочь тебе, Люси.
- Я докажу, что хочу тебе помочь, Люси…
Люси хмыкает.
— Такой откровенной ерунды я еще никогда не слышала! — бормочет она.
— Может быть, сама попробуешь? — предлагаю я, откладывая гитару и протягивая руку за блокнотом и ручкой. Пишу слова песни в стиле мэд-либ, оставляя пропуски, чтобы Люси вписала собственные мысли и чувства.
- Временами ты заставляешь чувствовать себя _________.
- Неужели ты не знаешь, что я_____________?
Так я поступаю со всей песней, а потом кладу слова между нами. Несколько минут Люси не обращает на блокнот внимания и сосредоточенно крутит спутанную прядь волос. Потом ее рука медленно тянется к песне, придвигает ее ближе.
Я пытаюсь не закричать от радости, что она сделала шаг к общению. Беру гитару и делаю вид, что настраиваю ее, хотя приготовилась еще до прихода Люси.
Она пишет, согнувшись над бумагой, как будто не хочет открывать тайну. Девочка левша — почему я раньше этого не замечала? Волосы падают ей на лицо, полностью скрывая его. Ногти у нее выкрашены в разные цвета.
В какой-то момент рукава ее рубашки задираются, и я вижу шрамы на запястьях.
Она бросает мне блокнот.
— Отлично! — весело восклицаю я. — Давай посмотрим.
В каждом пропуске Люси написала набор бранных слов. Она приподнимает брови и усмехается в ожидании моей реакции.
— Что ж, — я беру гитару, — споем.
Я кладу бумагу так, чтобы могла ее видеть, и начинаю петь, уверенная, что если кто и в состоянии понять, что такое гнев и мука, так это Дженис Джоплин. Она-то не перевернется в своей могиле.
— Временами ты заставляешь чувствовать себя, как гребаная жопа с ручкой, — пою я как можно громче. — Неужели ты не знаешь, что я… долбаный… — Я замолкаю, указывая на строчку. — Не могу разобрать…
Люси вспыхивает.
— Э-э… пидор.
— Неужели ты не знаешь, что я долбаный… — пою я.
Дверь в коридор широко открыта. Проходящий мимо учитель заглядывает к нам.
— Иди же, иди же, иди же, иди же и возьми… возьми б… задницу…
Я пою это, как любую другую песню, как будто эти бранные слова не имеют для меня никакого значения. Я пою от души. В итоге, когда я заканчиваю куплет, Люси не сводит с меня глаз, а на губах у нее играет подобие улыбки.
91 
