182 
«Это не парень», — сказала Люси.
Это девушка.
Неужели это я? Неужели ее привязанность ко мне переросла не просто в дружбу?
Неужели она что-то сказала, спела или написала, что могло быть неверно истолковано ее родителями?
Или Люси не делала ничего, только наконец призналась, а родители все перекрутили, потому что им так легче все себе объяснить?
— Что у нее за мать? — спрашивает Анжела.
Ванесса поднимает глаза.
— Мягкая, послушная. Делает то, что велит муж. Его я никогда не видела.
— У Люси есть еще братья или сестры?
— Три младшие сестры учатся в средних классах, — говорит Ванесса. — Мать, насколько я поняла, второй раз замужем. Биологический отец Люси умер, когда она была еще ребенком.
Я поворачиваюсь к ней.
— Ты мне веришь, веришь? Ты же знаешь, я никогда бы не сделала то, в чем меня обвиняют!
— Я тебе верю, — заверяет Анжела. — Возможно, даже судья тебе поверит. Но к тому времени тебя, Зои, уже вываляют в грязи в зале суда. Обвинение попадет в газеты. И даже если решение будет в твою пользу, в памяти окружающих останется тот факт, что тебя обвиняли в совращении малолетней.
Я встаю со стула.
— Мне нужно поговорить с Люси. Если бы я могла…
— Даже близко к ней не подходи! — кричит Анжела. — Представляешь, какую услугу ты окажешь Уэйду?
Я молча опускаюсь на стул.
— Тебе о многом нужно подумать, Зои, — говорит адвокат. — Потому что ты можешь получить эти эмбрионы, но ценой собственной карьеры.
Анжела просит один день, чтобы обдумать новую информацию, прежде чем слушания возобновятся. Мы с мамой и Ванессой снова пробираемся на стоянку через служебный лифт, но на этот раз у меня такое чувство, что мы не хотим перехитрить оппонентов, а просто прячемся.
— Пойдем прогуляемся, — предлагает мама, как только мы оказываемся на улице.
Мы стоим с тыльной стороны здания суда, возле погрузочной платформы. Я прошу Ванессу подождать меня в машине и иду за мамой к большому зеленому мусоровозу. Две женщины в летних платьях, напоминающие сосиски в оболочке, курят там.
— Дуэйн козел, — говорит одна из них. — Надеюсь, когда он вернется, ты скажешь ему, чтобы катился к черту.
— Прошу прощения, — обращается к ним мама. — Мы бы хотели поговорить наедине.
Женщины смотрят на нее как на сумасшедшую, но оставляют нас одних.
— Помнишь, как я узнала, что зарабатываю на четыре тысячи долларов меньше, чем Хадд Слоан, когда мы обе работали в туристической фирме?
— Смутно, — признаюсь я.
В то время мне было лет двенадцать. Помню, что мама сказала: «Забастовка есть забастовка, даже если бастуешь против профсоюза».
— А помнишь, что я сделала, когда вы в садике читали «Если бы я был директором цирка»? Я боролась против идеи, которую несло это произведение, против жестокого обращения с животными.
— Да.
— Тебе известно, что я первая готова выйти на улицу с плакатом в поддержку любого кандидата-женщины во время политической кампании? — добавляет она.
— Известно.
— Я говорю тебе об этом потому, что хочу напомнить, что я борец.
Я смотрю на нее.
— Ты считаешь, что я должна принять вызов Уэйда Престона?
Мама качает головой.
— На самом деле, Зои, я думаю, что тебе нужно отступить.
Я непонимающе смотрю на маму.
— Значит, ты предлагаешь мне позволить семье девочки-подростка распространять обо мне слухи? И ничего не делать?
— Нет, я думаю только о тебе, о твоем благе. У людей в маленьких городах, в деревнях — а Род-Айленд похож на деревню, — долгая память. Хотя и дубовая. Я помню, в твоем выпускном классе училась девочка, мама которой каким-то образом убедила себя, что твой отец умер от сердечного приступа в постели с любовницей.
— А у папы была любовница? — изумилась я.
— Нет. В том-то и дело. Но эта женщина была абсолютно в этом уверена, потому что именно так все запомнила. И даже если ты была совершенно права, обнимая эту Люси, когда она плакала, даже если ты единственная, кто проявил понимание к тому, кто она есть на самом деле, не это запомнят окружающие. Пройдут годы, а ты останешься человеком, которого обвиняли в том, что он слишком близко подошел к одной из своих учениц. — Мама обнимает меня. — Отдай эмбрионы Максу. И живи дальше. У тебя останется прекрасная жена, которая сможет родить ребенка. У тебя останется твоя музыка.
Я чувствую, как по щеке бежит одинокая слезинка. Я отворачиваюсь от мамы.
— Я не знаю, как поступить.
182 
