35 
Второй раз за вечер мне предлагали «начать все сначала», и второй раз я упорствовала.
— Нам нечего начинать.
Серхио со вздохом отодвинулся от меня.
— Какая же ты колючая, Машка. Я думал…
Он позволил мне самой додумывать окончание фразы.
— Я не колючая. Я просто очень устала. Вся эта вечеринка…
— Хочешь домой?
— Да.
— Я отвезу тебя.
— На мотоцикле? — съязвила я.
Серхио рассмеялся.
— Можно и на мотоцикле. Но вообще-то я приехал на транспорте, более соответствующем моему сегодняшнему статусу.
— А ваши подчиненные не слишком обидятся на то, что вы их покидаете, Сергей Александрович?
— Главное, чтобы не обиделись твои поклонники.
Я прикусила язык. Шутница выискалась. Лучше молчи и не требуй от судьбы большего, чем тебе полагается…
А пока мне полагалось сидеть на переднем сиденье громадного джипа и слушать, как Серхио объясняет по телефону Спешневу, что ему надо уехать по срочным делам. Я различала недовольные интонации Дмитрия Аркадьевича и была уверена, что он не поверил ни единому слову. Обо мне речь не шла. Но если Спешнев захочет, он выяснит, что один из охранников вынес мне из зала забытую сумочку, да и мое пальто также было благополучно изъято из гардеробной.
Представляю, что обо мне будут говорить!
Но впервые за вечер эта мысль причиняла не беспокойство, а удовлетворение. Обо мне будут судачить посторонние люди. И пусть. Они выстроят длинную цепь причинно-следственных связей и не поскупятся на выражения. Какое счастье — сознавать, что тебе до этого нет абсолютно никакого дела.
Серхио заговорил, когда мы ехали по Садовому.
— Не против, если мы немного покатаемся?
Я затрясла головой. Говорить боялась — а вдруг голос предательски выдаст меня.
— Я знаю, у тебя есть полное право сердиться на меня… — произнес он, когда мы проезжали под Триумфальной площадью. — Я все собирался рассказать тебе, но мы не так часто виделись… А по телефону это было бы глупо…
— Почему ты ни разу не появился на работе?
— Я появился, — справедливо возразил он. — Помнишь, когда шел дождь и мы с тобой проникли до нитки, а потом пили глинтвейн в баре?
Еще бы я не помнила!
— Но тогда мы почти не знали друг друга, и я подумал, что если представлюсь, ты решишь, что я рехнулся.
Что ж, вполне вероятно.
— И потом, я действительно редко бываю в компании. Дела там идут отлично, и моего присутствия не требуется.
— Ага. Ведь у тебя хорошие помощники.
— И самая злобная помощница, — улыбнулся он.
Но мне меньше всего хотелось улыбаться в ответ.
— До сих пор не могу поверить в то, что ты и Бочагов — одно и то же лицо.
— Я могу показать паспорт, — засмеялся Серхио. — Я же говорил тебе, что мой отец — русский.
— На слово поверю.
— Так что понимаешь, одно за другое зацепилось, и я уже не мог сказать тебе, кто я. Думал, что на вечеринке подвернется подходящий случай, и потом мы вместе посмеемся…
— Все и посмеялись. Надо мной.
— Никто даже внимания не обратил! — с жаром возразил Серхио.
— Сразу видно, что ты не работаешь бок о бок с этими людьми, — усмехнулась я.
— А тебе настолько важно их мнение?
— Нет, конечно…
— В чем же дело?
А дело было в том, что я совершенно запуталась. Серхио — мотоциклист был для меня недосягаем, а Бочагов Сергей Александрович, владелец «Скрепки» и «Танцующей коровы» и бог его знает еще какой недвижимости тем более. И все же я сейчас сижу в его машине и щурюсь от ярких огней ночной Москвы…
Хотелось потребовать от Серхио прямого ответа. Да или нет, мне другого не надо. Я не стану просить объяснений или настаивать на чем-либо. Пусть честно скажет мне, что он делает в моей жизни и что ему от меня нужно. А еще лучше, если не будет никаких слов. Пусть остановит машину у ближайшего метро и передаст мне пальто с заднего сиденья…
— Что с тобой, Маш?
— Как-то нелепо все, — вздохнула я. — Я запуталась. Все наше знакомство с самого начала нелепо, а теперь выходит, что ты — Бочагов…
Я говорила бессвязно, отвечая скорее себе, чем Серхио. Однако он понял меня.
— Неужели это что-то для тебя меняет? — осторожно спросил он.
— Это меняет все. Теперь мне придется уволиться.
— Уволиться? Тебя чем-то не устраивает работа?
— А как ты представляешь себе наше сотрудничество? Я же буду знать, что ты — это ты.
35 
