Особенно,... 
40 
Я искала и нашла человека, который ценит во мне то, что я сама в себе ценю, – естественность и культуру, я отдала ему себя, и он был счастлив – но теперь я хочу понять, что он намерен со мной делать. Добиться женщины – чепуха. Неинтересно, скучно. Жить с женщиной, десять лет, двадцать лет, сто лет, засыпать и просыпаться, двигать свой мир, менять его, раскрашивать, шагать куда-то, вести за собой подругу – вот главное. Хочу знать, куда иду; хочу, чтобы солнце освещало дорогу, и чтобы цветы простые росли справа и слева, и чтобы попутчики были – это важно. Не как у Маши Монаховой с ее умным Димой: «Есть ты и я, остальные – против нас, гады и сволочи». Не так. Никаких противостояний, никакой битвы за бабло, за успех. Лучше, как папа, строить дельтапланы из раскладушек, однажды пролететь сто метров и сломать ногу – но не ближнему, а лично себе. И не шею, и не судьбу.
Любить друг друга и непрерывно учиться любить, чтобы любить еще сильнее, каждый день учиться, у себя, у родителей, у приятелей, у первых встречных. У животных даже. Вот так надо. Каждую минуту тратить, чтобы любить сильнее и сильнее. Ярче, чище, щедрее.
Какая разница, сколько тебе лет? Четвертый десяток – ну и что? Наслаждайся и люби. Меня, друга, маму. Мама больна? – люби ее, и поправится. Люби свой возраст, свой дом, свой мир. Свои идеи в своей голове. Мои идеи в моей голове.
Если он – это Он, то тогда Он обязан это понимать, и разделять, и любовь свою не вертеть на пальце, как брелок, а нести внутри себя, беречь и пестовать.
Свадьба отшумит, быт наладится. Дети родятся, вырастут и выпорхнут. Одежда выйдет из моды. Красота увянет. Золото украдут. Мясо сожрут. Деньги обесценятся. Силы кончатся. Мышцы ссохнутся. Машины сломаются. Всё сгинет, лопнет, сгорит и рухнет, а двое будут любить друг друга. Взаимопроникать, растворяться, срастаться. И умрут в один день, но только для других, всех прочих, а друг для друга останутся жить вечно.
Часть вторая
Глава 1
Делопут
В первый рабочий день после длинных новогодних каникул офисному человеку нелегко. Включить компьютер – уже подвиг. Сидели, перебрасывались медленными фразами, зевали даже. Смотрели друг на друга: кто прежде других положит пальцы на клавиатуру? От кого зарядиться энтузиазмом?
Но энтузиазм отсутствовал, всем хотелось обратно, за столы, на диваны, к телевизорам, или – в случае Милы – на свежий воздух, в дом на краю леса.
– Шикарно! – восклицала Божена, глядя на Милу. – Нереально! Мне бы такой цвет.
– Десять дней в лесу, – ответила Мила. – Настоящий подмосковный кислород. Но у Ольги лучше.
– Неделя в Эмиратах, – пояснила Оля, гордая тем, что ее назвали Ольгой; она всё ждала, когда коллеги постоянно будут называть ее Ольгой, но пока это происходило только по утрам, в чисто женском коллективе; ближе к полудню появлялся босс, сходу кричал: «Оля, кофе!» – и до конца рабочего дня Ольга превращалась в Олю, резко теряя в харизматичности.
– Теперь иди в солярий, – посоветовала Божена. – Надо положить поверх естественного загара слой искусственного. Так будет дольше держаться.
Движением бровей и плеч Ольга талантливо изобразила беззаботность.
– А чего его держать? Проще еще раз съездить. Только не в Эмираты, там ветер и песок, и сплошная стройка, пыль цементная везде...
– Вот и не езди, – сказала Мила. – Из зимы в лето кататься – очень вредно. Собьешь месячный цикл, сама не рада будешь. А бывает еще хуже: у меня знакомая в прошлом феврале на шестом месяце беременности полетела с мужем в Таиланд, вернулась – выкидыш...
– Кошмар, – сказала Ольга. – Таиланд – помойка.
– Кому помойка, – сказала Божена. – А Шамиль каждый год летает.
– Ну, он туда не за цветом лица летает.
– Это понятно.
Посмеялись.
Смеяться было легко, смех бодрил, длинные новогодние каникулы пришлись очень кстати, поправили нервишки; две недели назад обе соседки по кабинету казались Миле стервами и суками, особенно тощая злая Божена, дальняя родственница шефа, посаженная им в коллектив исключительно ради исполнения кланово-родственного долга и еще для доносительства, – сейчас эта малоопрятная кривоногая тетка, уроженка города Касимова, казалась вполне здравой и местами обаятельной дамой.
«Всего десять дней кислорода и тишины, – думала Мила, – и вот: я их почти люблю. И Божену, которая готова поддержать любой разговор про любые Эмираты, хотя сама из-за жадности ни разу не выбиралась дальше Астрахани. И Олю, которой наплевать на месячный цикл, и вообще на всё наплевать, если очередной друг в Эмираты зовет, а попроси ее сейчас показать Эмираты на глобусе – будет три часа пыхтеть и морщить гладкий лобик. Кстати, лобик у нее хорош, загар сумасшедший, он ее облагораживает, делает умнее, а вот меня – наоборот, превращает в нимфу из эскорт-сервиса средней ценовой категории. А поехали бы с Борисом не в подмосковный лес, а в Марокко? Хотела ведь именно в Марокко. Уже и купальник даже купила. Солнечная овца. Вернулись бы из того Марокко, измученные перелетом, навьюченные чемоданами, отрешившиеся от всего отечественного, полупьяные, вялые – и шагнули в ограбленную квартиру... Вот был бы настоящий шок. Объятия Родины. Я-то ладно, а Борис – он вообще не любит возвращаться, слишком уважает дорогие отели, шведские столы, бекон с яйцом, ничего не поделаешь, у принцев свои недостатки; после каждого возвращения по три дня депрессирует, пьет и стонет, он бы рассудком двинулся, ей-богу...»
40 
