131 
Пугало устроилось в глубоком кожаном кресле и, положив руки на подлокотники, сверлило нехорошим взглядом картину, висящую на противоположной стене. Ему явно пришелся не по душе парусник, рассекающий бурные волны.
— Без вандализма! — предупредил я его. — Я здесь на работе и не собираюсь платить за испорченную мазню только потому, что ты решишь проверить остроту своего серпа.
— Пойду. Одним глазком, — пробормотал старый пеликан, воспользовавшись тем, что я занят одушевленным.
И прежде чем я успел хоть что-то сказать, он юркнул сквозь стену. Пугало, которого плотские утехи других совершенно не интересовали, лишь надвинуло шляпу себе на глаза, показывая мне, что, раз я лишаю его возможности избавить мир от столь бездарной картины, оно собирается поспать.
— Помощи от вас, ребята, ни на медяк, — проворчал я, подошел к стеклянным графинам, стоявшим на небольшом столике возле письменного бюро, и налил себе нарарского бренди.
Солнечный напиток обжег горло, оставив на языке вкус дубовых листьев и карамели.
Я испытывал некоторую толику раздражения из-за того, что непредвиденное дело спутало мне все карты и пришлось отложить то, ради чего я прибыл в Марздам. Весь январь я провел в пути. Как это обычно бывает, снегопады и морозы порядком испортили дороги, и лишь центральные тракты, связывающие крупные города, были более-менее проходимы. Несколько раз мне приходилось останавливаться и ждать, когда службы бургомистров расчистят путь, а порой и возвращаться, чтобы попытаться проскочить по другой дороге или вообще по зимнику — руслам замерзших рек.
Проповедник вернулся с кислой миной, сокрушенно покачал головой:
— Везет мне, как грешнику. Утром эти бездельницы не работают, а отсыпаются.
— А ты ожидал круглосуточного обслуживания? — рассмеялся я. — Такие заведения собирают золотые в ночное время.
— Что публичному дому потребовалось от стража?
— Надеюсь, скоро мы это узнаем.
— Человек, любящий мудрость, радует отца своего; а кто знается с блудницами, тот расточает имение.[30]
— То есть подглядывать можно, а помогать ни-ни? — усмехнулся я.
— Потому что блудница — глубокая пропасть.[31] — Проповедник просто валял дурака и наслаждался тем, как подгоняет святые книги под то, во что и сам не особо верит.
Я принял эту игру:
— Иисус говорит им: истинно говорю вам, что мытари и блудницы вперед вас идут в Царство Божие.[32]
Проповедник лишь презрительно фыркнул:
— Глубокая пропасть — уста блудниц: на кого прогневается Господь, тот упадет туда.[33]
— Ибо пришел к вам Иоанн путем праведности, и вы не поверили ему, а мытари и блудницы поверили ему; вы же, и видев это, не раскаялись после, чтобы поверить ему.[34]
Старый пеликан довольно крякнул:
— Я все же смотрю, что ты в курсе содержания святых книг, мой мальчик.
— Лишние знания никогда не бывают вредны, и им всегда найдется применение, друг Проповедник. Даже столь дурацкое, как сейчас.
Ручка двери повернулась, и я замолчал. В комнату вошла девушка. Проповедник издал восторженный звук, старый пеликан обожал таких — пышногрудых, темноглазых и черноволосых. Эта к тому же была одета в платье из дорогого черного бархата, с глубоким вырезом и удивительно коротким подолом, открывающим половину бедра. Наряд столь невиданный в обычной жизни, что Проповедник на несколько мгновений потерял дар речи, а затем пробормотал, не отрывая взгляда от выреза:
— И вот — навстречу к нему женщина, в наряде блудницы, с коварным сердцем…[35]
— Мастер ван Нормайенн, — негромко и гортанно произнесла она. — Извините за задержку. Я — Лонна, и мне поручено позаботиться о вас.
Проповедник прочистил горло:
— Надеюсь, она в это вкладывает не тот вульгарный смысл, что я.
Она легко улыбнулась:
— Позвольте мне проводить вас к моему господину.
— Для шлюхи у нее неплохая речь.
Старый пеликан явно перепутал дорогой бордель для знати с придорожным клоповником. Уверен, что она и читать умеет. И не только читать. Чтобы проверить свою теорию, я сказал на альбаландском:
— Не будем заставлять хозяина ждать.
Она замешкалась лишь на мгновение и ответила чисто, даже не ошибившись в ударениях:
— Прошу за мной.
Я с усмешкой покосился на Проповедника, который явно решил пересмотреть свои взгляды на образование в публичных домах. Девушка повернулась, предоставив нам любоваться ее открытой спиной и ногами, ведя меня через пустой коридор, на полу которого лежал густой хагжитский ковер, а стены были скрыты за гобеленами фривольного содержания.
131 
