Особенно,... 
119 
– А что это, – спрашиваю, – вы на меня так смотрите? Поэму Лермонтова на мне вроде бы никто не писал.
Главное, смотрят так… если у Елики в глазах еще какой-то женский интерес мелькает, то у Кары взгляд… восхищенно-жалостливый.
Тут еще Рязань от созерцания бочки своей отвлекся, и на меня свои ясны очи навел.
– Да уж, паря, – говорит, – видно, потрепала тебя жизнь. И погрызла.
Я вниз гляжу – ничего не понимаю. Вроде пузо, как пузо, через ремень пока не свисает, грудь тоже вполне человеческого вида. Не такая, конечно, покрышка, как у Олефа, да и Арчет, пожалуй, тоже меня по этому показателю запросто перекроет. У меня-то больше жилы…
А рыжая осторожно так руку протянула и самыми кончиками пальцев плеча касается.
– Бедный, – шепчет, – где ж это тебя так?
Тут только до меня дошло.
– Ах, это, – улыбаюсь. – Не бери в голову. Оно только выглядит страшно, а на самом деле – ерунда, царапины.
Это в меня один олух три месяца назад итальянской гранатой запулил. А у нее осколочное действие совершенно никакое, метр-два от силы. Ну, посекло слегка. Гимнастерка, конечно, уже восстановлению не подлежала, а в остальном – все хорошо, прекрасная маркиза. Эти итальянские наступательные – системы «ОТО» или Бреда – такой, по совести говоря, хлам… у них даже запал не с замедлителем, как наш «УЗРГ», а ударного действия. То есть в снег, в грязь – не срабатывает сплошь и рядом.
– У нас, – Елика аж сглотнула, – редко доводится видеть подобное.
Странно.
– Постой-постой, – говорю. – Может, я чего не понимаю, но, по-моему, у вас наоборот, всякие там бретеры и прочие рубаки должны шрамами щеголять? Они же друг друга такими железяками пластают, что после хорошего боя шрам на шраме должен быть?
Девушки недоуменно так переглянулись… потом Кара вдруг в кулачок прыснула.
– Прости, – выдавливает. – Я совсем забыла, что у вас нет магов-целителей.
– А… – начал я было, и сразу же пасть захлопнул. Вспомнилось, как меня Иллирий пользовал. Точно ведь – рубец снял на «ура», словно и не было там ничего. А с мелочью этой он, наверное, просто возиться не захотел, да и верно – вреда от нее никакого, даже для внешности – чай, не на роже.
– Таким количеством шрамов, – добавляет Елика, – у нас может похвастаться только очень неумелый боец… который постыдился обращаться к целителю.
– Спасибо, – вздыхаю, – за комплимент. Утешила.
– Сергей… я ведь совсем не…
Тут Колька как грохнул по бочке – и сразу в воздухе чем-то повеяло. Ароматным таким.
– Готово, – заявляет Рязань. – Давайте кружки.
Начал он зачерпывать. Я свою кружку пустую забрал, ладонью прикрыл.
– Слышь, – тихонько ему говорю, – мне полкружки, не больше. А то ведь вот-вот к комбригу… если учует или блеск какой в глазах увидит, будет мне такой, как ты говорил, скипидар. С патефонными.
– Малахов, – Елика забавно так личико сморщила. – Не забивай голову.
Брякнула на стол свой мешочек бархатный, порылась в нем и протягивает мне… ну, конфету, наверное.
Размером чуть меньше грецкого ореха и будто шоколадом обмазана.
– Вот, – говорит. – Проглотишь – и можешь хоть к Верховному Жрецу на прием идти.
Колька на эту «конфету» уставился, как на орден Красного Знамени.
– Слышал я… – хрипло так говорит, – про эти пилюли волшебные, вот только видеть не доводилось. Подфартило тебе, Серега. Это ж эк… эк…
– Эквивалент.
– …во, это самое пяти ведер рассола.
– Так что, – добавляет рыжая, – пей спокойно, Малахов.
Я только зубами скрипнул.
– Ну смотрите, – говорю. – Под вашу ответственность.
Отдал Кольке кружку, тот ею зачерпнул, вернул мне. Я в нее носом ткнулся – пахнет просто потрясающе. Я, конечно, всяких там знаменитых французских и прочих вин не пробовал, но сильно подозреваю, что по сравнению с этим они ну са-авсем не играют – так, наливка домашняя.
Рязань встал, кружку торжественно так на уровень глаз поднял.
– Я, – говорит, – никогда не умел длинных и правильных тостов произносить. Поэтому, давайте просто – за встречу!
И к кружке присосался. Ну и остальные… не отстали.
Первые пару глотков я еще осторожничал. Кто его, думаю, знает, во что это вино за лешую уйму лет перебродило? Пахнет-то хорошо, а на вкус?
Вкус у него был – непередаваемый. Кажется, именно это вот ощущение букетом и называют. Не получается его словами описать, у меня, по крайней мере. Это… ну, как рассвет в летнем лесу пытаться описать… гармоничная какофония, вот.
119 
