37 
Беатриче: Тихо, успокойся!
— Далее они понимают, что опасность лишь померещилась, им ничто не угрожает, и вновь говорят об одномдлинномслове.
Беатриче: Вергилий…
Вергилий заснул. Он медленно кренится и, уткнувшись в Беатриче, тихонько похрапывает.
Беатриче замерла, потом бдительно озирается. Вокруг тишина и покой, нервозность Беатриче сменяется задумчивостью.
Какой прелестный вид!
Тишина; Вергилий всхрапывает и резко вскидывается.
Вергилий: А? Я что-то сказал?
Беатриче: Не знаю, я задремала.
Вергилий: Точно?
Беатриче: Точно.
Вергилий: Вечно ты дрыхнешь.
Беатриче: Как отстоял стражу?
Вергилий (зевает, почесывается, трет глаза): Без происшествий.
Беатриче: Славно.
Вергилий: На чем мы остановились?
Беатриче: В смысле?
Вергилий: Мы обсуждали разговор о Кошмарах.
Беатриче: Однодлинноеслово.
Вергилий: Да-да, слитно. Что ты имеешь в виду?
Беатриче: Условимся, что одно длинное слово означает Кошмары.
Вергилий: Например?
Беатриче: Какжальнесбывшихсянадежд.
Вергилий: Мне нравится. У меня тоже есть слово.
Беатриче: Выкладывай.
Вергилий: Злобителжизнанка.
— Еще раз, — попросил Генри.
Вергилий: Злобителжизнанка.
Беатриче: Сразу не поймешь.
Таксидермист покивал — дескать, мнения Беатриче и Генри об этом слове совпадают.
Вергилий: Мы же условились — однодлинноеслово означает Кошмары. Беатриче: Согласна.
Вергилий: Я это запишу (водит пальцем по спине Беатриче).
— Аукиц — вариант одногодлинногослова. Беатриче предлагает, чтобы это слово (по желанию автора и издателя, броское или неприметное) было на всех книгах, журналах и газетах в знак того, что им ведомо о Кошмарах.
— И все другое в списке, в этом штопальном наборе для Рубашки, имеет ту же цель?
— Да, именно так.
— Можно взглянуть на список? Помешкав, таксидермист передал листок Генри.
— Спасибо, — сказал Генри, стараясь ничем не выказать своего удивления.
Невероятно. Он был готов к тому, что автор выхватит листок, не дав прочесть. Наконец-то удалось остановить поток старческого словоизвержения и взглянуть на текст, неподвижный, словно чучела. Оборотная сторона листка, отпечатанного на машинке, напоминала шрифт Брайля.
Список шел столбиком:
Штопальный набор Кошмаров
Вопль,
черная кошка,
слова и редкая тишина,
жест,
рубашки с одним рукавом, молитва,
речь, заготовленная к началу парламентской
сессии,
песня,
кушанье,
фестивальная платформа,
сувенирные фарфоровые башмаки,
уроки тенниса,
кондовое имя нарицательное,
однодлинноеслово,
списки,
безудержная пустопорожняя радость,
свидетельские показания,
обряды и паломничество,
тайные и публичные акты справедливости и почитания,
мимика,
второй жест,
словесное выражение,
[sic] драмы,
улица Новолипки, 68,
игры для Густава,
татуировка,
вещь на год,
аукиц.
Финальная точка пробила страницу. Странное сочетание вовсе не поэтичных, известных и незнакомых понятий и вещей придавали списку удивительную поэтичность. Взгляд Генри споткнулся на пункте в конце перечня: улица Новолипки, 68. Что-то знакомое, но вот что — не вспомнить. Генри дочитал список. Таксидермист, который явно гордился своим произведением, ждал вопросов. Генри беззвучно охнул. Повествование через список. Чтобы уморить публику, ничуть не хуже декламации номеров телефонного справочника. Генри наугад выбрал пункт:
— Что такое «кондовое имя нарицательное»?
— Понятия, вошедшие в словарь. Идею подала Беатриче. Такие слова, как убийца, душегуб, истребитель, палач, грабитель, головорез, насильник, лиходей, живодер, громила, изверг, изувер.
— Ясно. — Генри выбрал другой пункт: — Вот еще — «словесное выражение».
Таксидермист отыскал сцену:
Беатриче: Прекрасно. Что еще?
Вергилий расхаживает взад-вперед.
37 
