- Да так, надо было кое-что уточнить. - Табита принужденно улыбнулась, заставляя себя говорить спокойно. - Я знаю из газет, что с твоим отцом все хорошо, его уже отключили от аппарата искусственного дыхания.
- Скажу тебе больше: сегодня его переводят из отделения интенсивной терапии. Кардиологи только руками разводят. Они не перестают удивляться тому, что отец выдержал операцию. - Взяв Табиту под локоть, Эйден отвел ее в сторону, чтобы не мешать снующим по коридору людям. Оказывается, отец все знал. Ну, то есть о том, что я гей.
- Знал? - Табита была потрясена.
- Ага. Когда медсестры готовили его к операции, он вызвал меня к себе. Наверное, думал, что это прощальный разговор у смертного одра.
Оказывается, всякий раз, призывая меня повзрослеть, он на самом деле хотел, чтобы я сказал правду.
- А мама знает?
- Ага. - Эйден негромко рассмеялся. - Очевидно, она всегда знала. Она просто не желала расстраивать отца, опасаясь, что это для него будет ударом. Сама она не видит в этом ничего предосудительного. В наши дни иметь сына-гея даже модно. Теперь у нее появилась еще одна тема для обсуждения в теннисном клубе, а мне не надо ни от кого прятаться. Нужно как-нибудь отпраздновать это событие.
Табита промолчала, и Эйден с грустью посмотрел на нее.
- Бедная Таб. Я так виноват перед тобой.
- Чем?
- Да тем, что у меня все хорошо - отец еще поживет, моя тайна больше не тайна и трагедии в этом никакой не оказалось, - а ты страдаешь.
Ты ведь любишь Завье, правда?
У Табиты из глаз безудержным потоком хлынули слезы. Обняв за плечи пытающуюся успокоиться Табиту, Эйден совал ей свой носовой платок.
- Прости.
- Это ты меня прости за все, что из-за меня перетерпела. Таб, я же предупреждал тебя. Я же говорил, что он только...
- ...сломает мне жизнь, - закончила за него Табита. - Довольно точное описание нынешней ситуации.
- Ты справишься, - уверил ее Эйден. - Ты всегда справлялась...
- Но не на этот раз. - Табита громко высморкалась.
- Я пытался поговорить с ним, рассказать, какая ты чудесная женщина, но он не пожелал слушать. Может, мне еще раз попробовать...
- Нет. - Табита твердо покачала головой. Оправдания его не интересуют. Он по-прежнему уверен, что все было из-за денег.
- Как это, черт возьми, на него похоже, - отозвался Эйден.
- Я его понимаю, - сказала Табита. - Впрочем, это не имеет никакого значения. Все кончено.
- Но мы с тобой по-прежнему друзья? Я не заходил, боялся, что ты запустишь в меня тарелкой или еще чем-нибудь.
Табита выдавила смешок, но не сдержалась и снова расплакалась.
- Конечно, друзья. Просто теперь все по-другому. Какое-то время я не смогу видеться с тобой, Эйден, поскольку, глядя на тебя, не могу не думать о нем. Ты понимаешь меня?
Эйден печально кивнул.
- Я буду скучать.
- Знаю. Слушай, сейчас мне надо идти. Я позвоню тебе сама.
- Таб, погоди. На улице ливень, мой водитель отвезет тебя домой. Позволь мне сделать хотя
бы это.
Табита отрицательно покачала головой.
- Я лучше пройдусь.
- Но ведь льет как из ведра.
- Вот и хорошо: никто не заметит моих слез.
Эйден посадил Табиту в лифт и остался стоять, наблюдая за поочередно загоравшимися номерами этажей, пока кабинка не остановилась внизу, а затем направился к Завье.
"Ведь я предупреждал".
Оттого, что он оказался прав, Эйдену было не легче.
Ничуть.
На какое-то время ему действительно показалось, что у них все может получиться. Мрачнее тучи он вошел в кабинет Завье. Тот сидел за столом и работал как ни в чем не бывало. Это еще больше разъярило Эйдена.
"А может, он вовсе и не притворяется, - решил про себя Эйден. - Может быть, Завье и правда все безразлично".
- Я только что встретил Табиту. Она ушла отсюда вся в слезах. - Эйден щелкнул пультом дистанционного управления от телевизора.
Завье даже не потрудился поднять голову и при звуках, донесшихся из телевизора, лишь нахмурился.
- Она вернула мне деньги. И это ее, видимо, очень расстроило. - Он ожидал, что Эйден в ответ на эти слова рассмеется, но тот молчал. Тогда Завье, оторвавшись от своих бумаг, взглянул на него. Эйден отряхивал свой мокрый пиджак, собираясь повесить его на вешалку. - Признаюсь, я никогда ее не пойму. Ради чего, спрашивается, она все это делала, если намеревалась возвратить деньги?