Кровать.
Кровать была большой, массивной, с балдахином из плотной ткани. Шторы балдахина были задернуты. Если на кровати кто-то лежит, то этот человек спит очень тихо – не храпит, не ерзает.
«Именно так и должна спать Люси», – неожиданно подумал Грегори. Мертвецким сном. Она не нежный цветочек, его Люси, и ей для нормальной жизни требуется глубокий и здоровый сон. Ему показалось странным, почему он так уверен в этом.
Да потому, что он знает се, сообразил он.
Он знает ее душу.
И не может допустить, чтобы она вышла за другого.
Грегори осторожно отодвинул штору балдахина.
В кровати никого не оказалось.
Он еле слышно ругнулся и только потом заметил, что простыни сбиты, а на подушке осталась вмятина от головы.
Он резко повернулся и в последнее мгновение заметил свечу, стремительно несущуюся на него.
Издав удивленный возглас, он метнулся в сторону, однако удара в висок избежать так и не смог. Он опять ругнулся, на этот раз в полный голос, а потом услышал...
– Грегори?
Он замер.
– Люси?
Она бросилась вперед.
– Что ты здесь делаешь?
Грегори жестом указал на кровать.
– Почему ты не спишь?
– Потому что завтра у меня свадьба.
– Вот поэтому-то я и здесь.
Люси ошеломленно уставилась на него. Его появление стало для нее полнейшей неожиданностью, и она никак не могла сообразить, как же на него реагировать.
– Я-то думала, что это какой-то злоумышленник, – наконец проговорила она, приподняв руку с подсвечником.
Грегори позволил себе улыбнуться.
– А оказалось, что это я, – сказал он.
Мгновение он ждал, что Люси ответит на его улыбку. Но вместо этого она прижала руки к груди и прошептала:
– Ты должен уйти. Немедленно.
– Только после того, как поговорю с тобой.
Взгляд Люси зацепился за какую-то точку на его плече.
– Говорить не о чем.
– А как насчет «я люблю тебя»?
– Не произноси этого, – взмолилась Люси.
Он шагнул к ней.
– Я люблю тебя.
– Грегори, пожалуйста.
Он шагнул ближе.
– Я люблю тебя.
Люси задержала дыхание. Расправила плечи.
– Завтра я выхожу замуж за лорда Хейзелби.
– Нет, – заявил Грегори, – не выходишь.
У Люси от удивления приоткрылся рот.
Грегори схватил ее за руку. Она не отпрянула.
– Люси, – прошептал он.
Она зажмурилась.
– Будь со мной, – сказал он.
Она медленно, очень медленно покачала головой.
– Прошу тебя, не надо.
Он резко притянул ее к себе и вырвал свечу из пальцев.
– Будь со мной, Люси Абернети. Будь моей возлюбленной, будь моей женой.
Люси открыла глаза и позволила себе на мгновение встретиться с его взглядом, а потом отвернулась.
– Ты все только усложняешь, – с мукой в голосе проговорила она.
У Грегори сжалось сердце.
– Люси, – сказал он, гладя ее по щеке, – позволь мне помочь тебе.
Она покачала головой и, прижавшись щекой к его ладони, замерла. Ненадолго. На секунду. Но Грегори все это заметил.
– Ты не должна выходить за него, – сказал он, притягивая ее лицо к своему. – Ты не будешь с ним счастлива.
Их взгляды встретились. В ночном сумраке ее глаза казались черными. И до боли печальными. Грегори видел в ее глазах целый мир. Все, что ему требовалось знать, все, что ему когда-нибудь потребуется узнать, – все это было в ее глазах.
– Люси, – взмолился он, – только скажи. Позволь помочь тебе.
Она тяжело вздохнула и отвела взгляд.
Грегори взял ее руки в свои. Она напряглась, но руки не отдернула. Они стояли друг напротив друга, и он видел, как вздымается и опускается при дыхании ее грудь.
В том же ритме, что и его.
– Мы же созданы друг для друга, – прошептал он. – На вечные времена.
Она прикрыла глаза. Изможденно. А когда открыла, Грегори увидел в них страдание.
– Люси, – промолвил он, вкладывая в это единственное слово всю свою душу, – Люси, скажи мне...
– Прошу, не говори об этом, – попросила она, отворачиваясь так, чтобы он не видел ее лица. Ее голос дрожал. – Говори о чем угодно, только не об этом.
– Почему?
И она прошептала:
– Потому что это так.
У Грегори на мгновение перехватило дыхание, и он одним движением притянул ее к себе. Это не было объятием, вернее, это было не совсем объятием. Их сплетенные пальцы не смогли разомкнуться, и соединенные руки оказались между ними.
Он зашептал ее имя.
Ее губы приоткрылись...
Он зашептал ее имя снова, тихо, почти без звука, одними губами: