25 
— Привет, — сказала я как можно небрежней.
— Привет, Мил, ты как? — послышались отдельные голоса. Наташка молчала. Даже не поздоровалась. Обижается.
— Спасибо, — я пожала плечами, — нормально. На бульваре опавшие листья. И вправду — середина сентября, деревья уже облетают…
Они непонимающе напряглись: при чем тут листья? О чем это я? Где же долгожданное шоу? И вдруг девчонки оживились, глядя мне за спину.
Сегодня, когда с моих глаз словно спала темная повязка, я понимала все удивительно отчетливо. Даже не оборачиваясь, я знала, кто там, но все-таки не удержалась и повернула голову.
Макс шел уверенной и вместе с тем какой-то удивительно грациозной походкой. Ветровка расстегнута, в ушах — плеер, в руке тлеет недокуренная сигарета.
Мне не хотелось смущать его, но он споткнулся о мой взгляд, выронил сигарету, глаза виновато и испуганно забегали.
«А ведь тебе нелегко! — поняла я. — Совсем нелегко!» Вина и беспокойство скользили в каждом движении Макса. Мне стало жаль его — как жалеешь увиденного на улице бездомного щеночка. В лощеном, уверенном Максе вдруг всплыло нечто одиноко-щенячье, беззащитное, беспомощное.
— Привет, не переживай, все хорошо, — успокоила я его и пошла в аудиторию.
Целых три пары потребовалось Максу, чтобы переварить услышанное. Он подошел ко мне на перемене перед последней парой.
— Мила, ты извини, я боюсь, ты думаешь обо мне плохо… Я должен объяснить…
На его лоб упала прядка волос, пересекая бровь резкой прямой чертой и превращая ее в знак «плюс».
Плюс на минус — все равно дает минус. От законов математики не убежать.
— Нет, — остановила я, — не надо, пожалуйста, Макс. Не унижайся.
Его лицо напряглось, яснее обозначились скулы.
— Ты мне ничего не должен, не переживай. — Я улыбнулась.
И ушла, оставив его в коридоре — одинокого, непонимающего.
Мне было больно и вместе с тем легко.
Любовь похожа на рак. Она зарождается в организме исподволь, совершенно незаметно, затем протягивает свои щупальца во все стороны, по пути меняя каждую клетку, через которую проходит, внося в программу жизни ошибку, рано или поздно оказывающуюся роковой. На определенной стадии лечение уже бесполезно. Но я-то чувствую, что еще не погибла. У меня есть силы, чтобы бороться.
После учебы я, помирившись с Наташкой (ну да, я знаю, что из нее не слишком-то надежный друг, но порой нуждаюсь в компании), мы с девчонками пошли по магазинам. Когда мы уже выходили за ворота, нас догнал Володя, друг Макса, и отозвал меня в сторону.
— Мил… — Он опустил голову, пялясь куда-то себе под ноги. — Я не понимаю, что происходит с тобой, с Максом… Знаешь, я думаю, он встречается с Наташкиной сестрой.
— С кем? — переспросила я, оглядываясь на поджидавших меня девчонок.
— Ну с Леной, с Наташкиной сестрой.
Я истерично расхохоталась, а Володя смотрел на меня как на умственно отсталую.
— Володь, не гони, ей всего десять лет. Ты считаешь, что Макс стал педофилом? — наконец смогла выдавить из себя я. Ну да, после моей сестры Максу только и оставалось, что встречаться с Наташкиной!
— Десять?! Не может быть! Я думал, ей лет семнадцать-восемнадцать!
Это уже интереснее. Володя видел ее.
— Так ты ее знаешь! — догадалась я, уставившись ему в лицо.
Володя замотал головой и отчаянно покраснел. Некоторых парней можно читать, как открытую книгу, — они ну совершенно не умеют притворяться.
Через три минуты допроса картина оказалась совершенно ясна — так, как будто мне записали ее в виде уравнения: все на своих местах и сходится с ответом.
Эля в роли серого кардинала, сплетающего прочную сеть интриг, вызвала мое искреннее восхищение. Я всегда знала, что она упорная. Еще в детстве, разбивая коленку, она не плакала, а поднималась, закусив губу. Тогда она ходила за мной по пятам, повторяя мои слова, и усердно подражала мне во всем. Она казалась мне кривым зеркалом, где мое собственное отражение приобретает гипертрофированные уродливые черты. Мне было тяжело и больно смотреть на нее. Я знала, что не права, отталкивая ее от себя, но не могла смотреть ей в глаза — карие, уже тогда внимательные и требовательные.
Теперь мы с ней соперницы.
Эмилия и Эльвира — вот уж точно две сестрички-птички.
— Так ты знаешь ее! — повторил Володя мои же слова.
— Конечно. Это моя сестра. Передать ей что-нибудь?
25 
