Особенно,... 
106 
— Играть тобою? — повторил он. — С чего ты взяла, что мне захочется играть тобою, Генри?
— Я… я не знаю, — еле слышно сказала она.
Ложь! Он почувствовал это, посмотрев ей в глаза. Но почему она лжет? Он на секунду зажмурился и глубоко вздохнул. Злость и любовь одновременно повергли его в смятение. Данфорд открыл глаза. Генри тут же перевела взгляд на картину, висевшую на противоположной стене. Ему был виден изгиб ее восхитительной тонкой шеи… и локон спадал на лиф платья.
— Мне хочется поцеловать тебя, — прошептал он.
— Это неправда, — пробормотала она, быстро взглянув на него.
— Ты ошибаешься.
— Если бы это было правдой, ты смотрел бы на меня не так.
Она сделала шаг назад и зашла за стул, пытаясь хоть как-то отгородиться от него.
— И как же мне следовало бы смотреть на тебя, Генри? — Он оперся руками о спинку стула и подался вперед, приблизив свое лицо вплотную к ее.
— Так, будто ты все еще хочешь меня, — произнесла она едва слышно.
— Знаешь, Генри, я ведь и в самом деле хочу тебя.
— Нет. Не хочешь. — Ей хотелось убежать, спрятаться, но она продолжала смотреть на него, словно завороженная. — Ты хочешь сделать мне больно.
Он крепко взял ее руку повыше локтя и, не выпуская, обошел стул.
— Отчасти ты права, — вкрадчиво сказал он.
Вот и ее губы. Это был грубый, холодный поцелуй, так он еще никогда не целовал ее.
— Почему так неохотно, Генри? Ты не хочешь выходить за меня замуж?
Она отвернулась.
— Ты не хочешь выходить за меня? — повторил он медленно. — Ты отказываешься от того, что я предлагаю тебе? Отказываешься от создания семьи, спокойной, обеспеченной жизни? Ты хочешь отказаться от всего этого?
Генри попыталась вырваться из его объятий, но вдруг затихла, и он понял, что должен отпустить ее. Он должен отпустить ее и уйти из комнаты и из ее жизни. Но… он все еще хотел ее… Боже, как же он хочет ее! Любовь победила, а злость уступила место желанию. Его губы сделались мягкими. Он целовал ее лицо, мочку уха, подбородок, спускаясь все ниже и ниже, к шее и вырезу на платье.
— Скажи, что ничего не чувствуешь, — шептал он, — скажи.
Генри лишь покачала головой, сама не понимая, является ли это подтверждением или опровержением тому, о чем он спрашивал ее.
Данфорд услышал, как сладко она застонала, и на какую-то долю секунды не мог понять, проиграл он или выиграл. Впрочем, это совсем не важно, тут же решил он.
— Господи, какой же я осел, — прошипел он в ярости на самого себя. Она предала его — предала его! И все же он не мог разжать своих объятий.
— Что ты сказал?
Данфорд ничего не ответил. Он не хотел признаваться в том, что хочет ее и, черт возьми, любит, несмотря на ее ложь. Он лишь прошептал: «Молчи, Генри», — и опустил ее на диван.
Генри лежала не двигаясь. Его голое казался нежным, но слова… Это была ее последняя возможность оказаться в его объятиях, представить на миг, что он все еще любит ее. Она ощущала на себе жар его тела. Он обнимал её все крепче и крепче, покрывая поцелуями ее лицо, шею, опускаясь все ниже. Генри не хотела обнимать его, но и сил вырваться у нее тоже не было. Любит ли он ее? Сейчас его губы любили ее. Он нежно целовал её набухшие соски сквозь тонкую ткань муслина. Она посмотрела вниз, и то, что она увидела, отрезвило ее. От поцелуев на лифе остались пятна. Ему было все равно. Он сделал это, желая проучить ее. Он смог бы даже…
— Нет! — закричала она, так сильно толкнув его, что от неожиданности он упал на пол.
Когда он молча поднялся на ноги и посмотрел ей в глаза, Генри охватила жуткая паника. Его глаза превратились в щелочки.
— Мы вдруг забеспокоились о добродетели, не так ли? — грубо спросил он. — Не поздновато ли?
Генри торопливо села, не желая отвечать.
— Довольно странное поведение для девушки, уверявшей, что ей наплевать на свою репутацию.
— Так было раньше, — сказала она тихо.
— Когда раньше, Генри? До того как ты приехала в Лондон? До того как ты узнала, чего женщины хотят от замужества?
— Я… я не знаю, о чем ты говоришь, — Она неловко поднялась на ноги.
Данфорд зло засмеялся. Господи, она даже солгать не могла: запиналась, отводила глаза в сторону, краснела. Но причиной такому смущению могло быть желание. Он все еще мог разбудить в ней страсть. Быть может, это было единственным, чего он мог добиться сейчас. Он чувствовал, что может распалить в ней желание до высшей точки. В его силах было пленить ее своими губами, руками, жаром своего тела, заставить ее хотеть его. Думая об этом, Данфорд чувствовал все большее возбуждение. Он вспоминал их близость в Вестонберте, ее нежное тело в отблеске свечей, страстные стоны, объятия, ее последний крик. Он дал ей это. Данфорд сделал к ней шаг:
106 
