Особенно,... 
37 
— Поль, прекрати! Хватит! Давай мы это с тобой обсуждать никогда не будем. Не спрашивай меня об этом больше никогда, ладно?
— Хорошо–хорошо, Тиночка! Не буду –не буду… Так значит, слово насчет Лени ты мне дала? Не уведешь его от меня? А то ведь тебе только пальцем поманить и осталось!
— Нет, Полечка, не уведу. Живи себе спокойно…
Однако слова своего, так уж получилось, Тина не сдержала. Затосковала страшно после того, как Алеша увез–таки от нее Митеньку в новую свою семью. Так затосковала, что хоть в петлю лезь. Отвернулась от нее тогда совсем жизнь, никакой такой музыки изнутри больше не слышалось. Сплошная глухомань да темень внутри поселилась. Если б не Леня, точно б не выжила она тогда, свернуло–скрутило бы ее в трубочку черное тоскливое одиночество…
Нет, одиночества как такового Тина совсем не боялась. Было оно не страшным, а иногда даже и необходимым состоянием, было «временем чистки–уборки души», как часто говаривал Антон. Они с ним вообще с полуслова–полувзгляда понимали друг друга и часто давали один другому время на это самое одиночество. Боже, какая жизнь у нее была там, в доме с мезонином - с огромной библиотекой, с душевным комфортом, с любовью, с тихой музыкой счастья внутри… Нет, не боялась Тина одиночества. Боялась она обиды, которая могла войти в нее полностью всей черной своей сутью, забрать ее себе на долгие годы, стать полноправной ее хозяйкой. Может, из–за страха оказаться с обидой этой один на один да не победить ее она и не отправила Леню в один из вечеров домой, как обычно, нарушив данное Полинке слово. А потом и на другой вечер он у нее задержался до ночи, и на третий…Полинка, правда, больше к ней не приходила. Терпела, наверное. Что и говорить - домой–то Тина «спасителя» своего честно отправляла, хоть и под утро иногда…
В общем, действительно спас он ее тогда, отогрел своей любовью, вытащил из черной внутренней глухомани, силы для жизни дал. И не только силы. Еще кое–чего произошло с Тиной за время этого «спасения». То самое и произошло, которое по всем ранее принятым от жизни приговорам–обстоятельствам вовсе не должно было с нею произойти. Но произошло же! Взяла и плюхнулась в обморок посреди урока в Белореченской родной школе, куда устроилась на работу учителем русского языка и литературы, перепугав бедных восьмиклассников вусмерть. А потом, в больнице уже, вылупила глаза от удивления на старую врачиху, которая сообщила ей менторски–равнодушным голосом:
— Да вы, милая моя, беременны… А что такое? Почему вы на меня с таким ужасом смотрите?
— Нет, я не с ужасом…Просто этого не может быть, знаете ли… — пролепетала совсем уж невразумительно Тина, торопливо натягивая на себя одежду.
— То есть как это – не может быть? Почему? Вы не хотите ребенка, что ли?
– Я?! Что вы! Я–то хочу, конечно! Но понимаете, мне ведь врачи сказали, что у меня никогда не будет детей… Что у меня матка неразвитая, как у десятилетней девочки…
— Да глупости вам сказали, милая! - рассердилась вдруг на ее лепет врачиха. – Матка как матка, и срок у вас где–то пять–шесть недель уже…
— Да? Правда? Нет, этого быть не может… Ой, чего это я… Спасибо! Спасибо вам, конечно! Если б вы только знали, какое вам спасибо… – попятилась Тина к двери, со священным ужасом продолжая пучить на удивленную докторшу глаза, одновременно ей улыбаясь и часто–часто кланяясь, как заведенная ключиком кукла.
— Хм… Да мне–то за что? Странная вы какая… — пожала плечами врач, подумав про себя, что такую вот действительно странную женскую реакцию видит, пожалуй, впервые. Чтоб растерянность от услышанного так эмоционально переплеталась с радостью - это очень редко встречается. Обычно бывает или грустная растерянность, или просто радость…
А вечером Тина огорошила своей новостью и Леню. И все трясла его, расплывшегося в счастливой улыбке, за плечо, все требовала с него каких–то объяснений случившемуся:
— Вот скажи, ну как это могло произойти, как? Неужели тот профессор–светило мог ошибиться? Он же меня всю вдоль и поперек обследовал, он же точный и окончательный приговор–диагноз свой вынес! Леня! Ну как же это…Он же так уверенно тогда сказал – детей не будет…И мне, и мужу сказал… Неужели он ошибся, Лень? Ну как же это?!
— Да какая теперь тебе разница, Тинка, что да как… Главное, ребенок у нас с тобой будет! Радость–то какая, Тинка! А насчет твоего профессора я тебе вот что отвечу – не мог он, конечно же, ошибиться. Скорее всего, что не мог.
37 
