131 
Стоун был в растерянности, он не знал, как реагировать на ее слова. Потом отошел в сторону. Она наблюдала за ним, не сдерживая больше слез и не произнося ни звука.
Когда он повернулся к ней, Изабель увидела, что в его увлажнившихся глазах уже нет гнева.
— Жизнь никогда не бывает только белой или черной, не так ли? — заключил он с грустью. — Сколько в ней серых оттенков? Почему ты должна быть именно такой, какая ты есть, Изабель? Хотя, — он с горечью засмеялся, — именно эту женщину я полюбил.
— Я решила, что лучше жить без тебя, но любя тебя, чем жить с тобой и презирать себя и тебя.
— А я бы не смог долго выдержать твое презрение, — сказал он очень серьезно.
— Теперь ты понимаешь? — воскликнула она.
— Да, я понимаю, что значит уважать себя, — горько признался он.
Она откинулась на спинку кресла, чувствуя огромное облегчение, и взглянула на него смелее.
— Ты можешь простить меня?
— Не знаю.
Она была убита этой фразой.
— Хэдриану было плохо. Ты хоть понимаешь, что пожертвовала им ради своего проклятого благородства?
— Нет! — воскликнула Изабель. — Френсис никогда его не любил, но я заставила его признать, что Хэдриан его сын. Я пригрозила ему, что открою обществу все, что о нем знаю: как он пьет, как предпочитает мальчиков и как его жене приходится спасать его от кредиторов. И Френсис уступил. Он никогда бы не перенес, если бы свет узнал о его полной финансовой несостоятельности. Хэдриан действительно не испытывал отцовской любви, но я старалась возместить ее. Ты же его видел. Видел, каким замечательным человеком вырос наш сын. Посмотри, какой он сильный, он во всех отношениях похож на тебя. Ты вполне можешь гордиться им, должен гордиться.
— Но он рос страдая.
На минуту Изабель закрыла глаза.
— Он страдал. Он страдал от боли, которая не покидала его по сей день. Боль оттого, что его не любил и презирал отец. Я, как могла, защищала его. Может быть, я эгоистка. Возможно, ты прав — я думала только о себе. Очень может быть, что решение, принятое мною тогда, было неверно. Сколько раз я спрашивала себя об этом. Возможно, ты дал бы ему любовь. Но наши отношения недолго бы сохранились, если бы я отказалась от своего брака и от той жизни, которой жила. Трудно сказать, был бы Хэдриан после этого более счастливым ребенком.
Стоун понял, что сейчас действительно очень трудно судить, что было бы лучше. Изабель тихо плакала, вытирая слезы платком. Он вдруг почувствовал, что гнева в нем больше не осталось, что на душе легко. Он видел ее хрупкие вздрагивающие плечи, изящные руки, на пальце левой руки блестел необыкновенных размеров сапфир: обручальных колец она не носила.
Он поднял голову и посмотрел ей в глаза. Изабель сейчас не двадцать лет: у глаз собралось несколько морщинок, морщинки у рта стали глубже, волосы стали платинового цвета, но черты лица остались по-прежнему прекрасны. Он почувствовал, как в нем пробуждается желание.
— Ты все еще очень красива, Изабель, — сказал он осторожно.
— Я старая.
— Ты не выглядишь старой.
— Не делай этого.
— Не делай — чего? — Он еще ближе придвинулся к ней.
— Не надо! — Она попыталась убрать его руки, но он притянул ее к себе и вздрогнул. Каждая часть ее тела была необыкновенно женственной и хорошо знакомой. Она замерла в его объятиях и тихо посмотрела на него чистыми, прекрасными глазами, которые он так хорошо понимал.
— Не нужно, — сказала она опять.
— Почему не нужно? Ничего не изменилось, не так ли? Мы по-прежнему хотим друг друга. Я хочу тебя.
Слезы навернулись ей на глаза.
— А я люблю тебя.
Его словно оглушило громом, а затем он перестал соображать, что делает. Он крепко обнял ее и страстно поцеловал. Все прошлые годы исчезли: вчера стало сегодня. Ему не было шестидесяти лет, а женщина, которую он держал в своих объятиях, была молоденькой девушкой. Возможно, что они и обнимались не здесь, а где-то на палубе «Морского дракона». Время остановилось для них. Реальностью были только Изабель и его сильная любовь к ней, которая никогда не умирала.
Руки соскользнули вниз по ее телу, как бы вспоминая, губы касались ее губ.
— Не плачь, Изабель, — тихо пробормотал он, — не плачь, — и еще крепче обнял ее.
Она не успокаивалась. Схватив его за отвороты пиджака так, что они затрещали, она, рыдая, повторяла:
— Я люблю тебя, Хэдриан, люблю, но я не могу быть с тобой, раз ты меня так ненавидишь.
131 
