92 
Тут где-то у него в утробе позвонил мобильник, он вытащил и стал говорить на своем языке, а я отметил слово «германели», что мне не очень понравилось… Наверно, обо мне говорит… Этот корень ни с каким другим не спутаешь… Из слов с этим корнем мне известны, к сожалению, только «герма» и «гермафродит», что само по себе уже неприятно… Чего они хотят от Фреди?.. Почему не отдают Фреде паспорт?..
Я хотел прямо спросить об этом, но не сделал этого. Что от этого изменится?.. Если не дают — значит, есть причина… Почему? По кочану! Что-то ему надо. Всем же было что-то надо: Виталику — виза, таксисту — битые машины, коню из бюро — штраф, сержанту — Иностранный легион, Алке — богатые клиенты, Исидору — взносы и переводы, официантке — чаевые, кассирше — без чека, старику — бегство и синагога… Но что может быть нужно ему?.. У него же всё есть, как видно?.. — спокойно расплывались на коньячной поверхности мои неторопливые мысли.
В кабинет вкрадчивой походкой ввился Витя с пистолетом, за ним пыхтел нездоровой одышкой, осторожно пронося живот сквозь двери, капитан Жирновский, на ходу укромно доедая что-то.
— Опять? Пирожки-ватрушки? — шутливо-грозно прикрикнул на него полковник.
Капитан виновато стал оглядываться, отделываться:
— Да ить… Только кусочек махонький, вот такой малюсенький. — Он показал полжирного пальца. — Такой масюсёханький кусочек пиццы этой драной и был…
— Ну, твое дело, жиртрест… Мое дело предупредить тебя, твое дело — делать выводы, но ты не делаешь. Посмотрим, что завтра будет… Я не шучу, есть указания… Ну, разлили по рюмочкам! Мы сейчас с геноссе обедать идем, — сообщил он пришедшим. — Он мне вчера, нет, позавчера, в одном деле очень помог… Он языки знает, поэт, стихи пишет, рассказы. Хотите послушать?
Я был заинтересован больше всех. Какое дело? Какие рассказы, стихи? Я ничего не писал. Может, Исидора поймали, байкописца?..
Капитан Жирновский обтерся платком:
— Мне чуть-чуть, я ж не пью…
Витя озабоченно сел, молча наполнил стакан. Сержанту дали четверть рюмки. Полковник торжественно выложил на стол мой диктофон и нажал кнопку. По первой же фразе: «Мальчик ковырялся в заду ложкой…» — я понял, что он нашел кассету с записями семинара по сакральной лексике.
— Это учебный материал! — крикнул я, но было уже поздно — из диктофона неслось:
— Мальчик ковырялся в заду ложкой и выронил её. Никто не видел. Он поднял ложку и положил на стол. Пришел отец и спросил: «Кто ложку ронял-уронил?» — «Я», — ответил мальчик. «Спасибо, что правду сказал. А ложку можешь сунуть обратно в задницу!»
— Ой, мама, учебный материал! Это кто ж вас такому учит? — засмеялся капитан, что-то подхрюкнул сержант, улыбнулся Витя, а полковник серьезно сформулировал:
— А это они так хорошо шпионов готовят… Чтобы те на народном языке говорить с людьми могли.
Смех смолк. Все вдруг как-то притихли от этого ответа. Что, он правда думает, что я — какой-то Бонд из фонда?
— Это не я, это Толстой… Толстый… — путался я. — Какой там шпион? Мы на семинаре всякие худые слова туда вписывали… Нет, вписовывали…
— Шучу. Вторая тоже класс, — и полковник щелкнул кнопкой: — Белки жили на деревьях, целый день дрочили-подрачивали и были всегда веселы, а волк жил на земле, в лесу, и был всегда голоден и зол. Вот один раз спросил он у белок, почему они всегда веселы, а ему всегда скучно. «Мы, белки, с утра до вечера дрочим-подрочим, масло масляное себе делаем, другим не мешаем, потому мы всегда веселы, а ты, волк, всех только норовишь со злобой выебать, вот оттого тебе всегда скучно», — объясняли белки…
Уже смеялись в голос:
— И на баб не надо тратиться…
— Кот Василий облизывал свои яйца…
Полковник, взглянув на часы, подмигивал:
— А что, чем не поэт?
Под шумок я поинтересовался, как правильно назвать человека, который мастурбирует, и получил разные ответы, опять убедившие меня в приоритете русских суффиксов:
— Дрочильщик, дрочило!
— Дрочун, дрочунок!
— Дроченька, дрочилка…
— А дрочулька или дрочара можно? — спрашивал я, на что полковник разрешил говорить, как мне нравится, и объявил: — А третья сказка — про собаку и волка!
Капитан Жирновский пробормотал:
— А, ну про нас, ментов и бандюков… — и потянулся к печенью, но Майсурадзе строго сказал:
— Диета, товарищ! — и капитан отдернул толстую руку, только растерянно взглянул на еле видные из-под складок жира часы:
92 
