Последние отзывы

  44  

– Понятно. Тогда будем считать, что нам повезло. Спасибо, я обязательно расскажу Игорю, как много ты для нас сделал… Тебя куда-нибудь подвезти?

– Нет, если можно, я прямо здесь и выйду… Вам отдать телефон?

– Нет, может статься так, что ты мне еще понадобишься, и я тебе позвоню… Ты к экзаменам-то готовишься?

– У меня экзамен через полчаса…

– А что же ты не идешь?! Ну-ка быстро!.. Не хватало только, чтобы из-за меня опоздал или вообще… не поступил… Ни пуха!

– К черту! – крикнул Сашок, выскакивая из машины и устремляясь в сторону Бахметьевской, где располагался корпус юридического института.

* * *

«Мне постоянно мерещится запах ее духов…» – вспомнила она слова Олега, едва переступила порог квартиры Инны Шониной. Обстановка довольно скромная, везде пыль, хотя вещи все прибраны. И все же, несмотря на то, что здесь царили запахи покинутого жилья, где-то высоко, быть может, под потолком еще витал слабый, едва различимый аромат духов.

Квартира, каких тысячи. Типовая, с типовой мебелью и стандартной посудой.

Юля села на низкий продавленный диван, оставшийся Инне, вероятно, еще от родителей, как, впрочем, и сама квартира, и представила себе, как проводили время на этом диване Инна с Захаром. Представить себе это было нетрудно, потому что прямо над столом, напротив нее, сейчас висел портрет Инны, причем без траурной рамки, так что представить себе ее живой было несложно.

Конечно, год назад здесь поработали эксперты, по крупицам собирая все возможное, что могло навести на след преступника. Хотя, если им оказался не Захар и не кто-то из ее знакомых, вхожих в ее квартиру, то это вполне мог быть и случайный ворвавшийся сюда, несомненно психически ненормальный человек, если он смог таким вот зверским способом избавиться от трупа… Сжечь заживо. И чем могло быть вызвано такое зверство, если предположить, что убийца был знаком с Инной и сознательно шел на преступление?.. Из мести, из чувства самосохранения?

Может, она действительно была свидетельницей каких-то его преступлений, но зачем тогда ее бить, пытать, ведь в Затоне найдена одежда с кровью Инны.

Размышляя об этом и представляя себе последние минуты жизни несчастной девушки. Юля вдруг отчетливо почувствовала запах гари – то, о чем ей говорил и Олег. Не мудрено, что он не смог оставаться в этой квартире и перебрался в гостиницу.

Юля начала осмотр с письменного стола и очень скоро обнаружила сходство его содержимого со столом Тани Орешиной. Заурядные девчонки, аккуратистки, заботящиеся о своей внешности и любовно собирающие «на память» всякую чепуху – от дешевых серег и колечек до баночек из-под кремов, помады и туши для ресниц.

И это не считая бесчисленных тетрадок со школьными записями, попытками вести дневник, рецептами пирожных и масок для лица, советами влюбленным, кассетами с любимыми песнями… И, конечно, фотографии. В основном – случайные, любительские. В самом большом выдвижном ящике письменного стола Юля обнаружила несколько фотографий Захара. Он явно позировал, улыбался самодовольной улыбкой и казался шикарной фотомоделью из какого-нибудь западного рекламного журнала.

Юля удивилась, что Олег не порвал эти снимки, ведь он ненавидел Захара, хотя никогда не был с ним знаком.

Дальнейший осмотр квартиры абсолютно ничего не дал. И только в прихожей, уже перед самым уходом, внимание Юли привлек шкаф для обуви, покрытый толстым слоем пыли. Вернее, только часть его была покрыта пылью, другая же была тщательно вытерта. «Наверно, это Олег пользовался шкафом и просто вынужден был стереть пыль, чтобы не перепачкаться», – подумала Юля. Подойдя к шкафу, она обмотала кисть большим носовым платком и открыла его.

На полках стояли обувные коробки. Юля принялась открывать каждую по очереди. В основном это была, конечно, женская обувь, принадлежавшая Инне: туфли, босоножки, сапожки, ботиночки… Почти все новое или в хорошем состоянии. И только в двух коробках женской обуви не было. В самой верхней Юля обнаружила мужские вечерние итальянские туфли, черные, узкие – очень шикарные.

А в самой нижней, под прочими коробками, находился футляр не то от столового серебра, не то от обычного, мельхиорового столового набора – жесткий, оклеенный искусственной кожей чемоданчик, выстланный изнутри красным потертым бархатом. А в футляре записка, написанная странными темно-красными чернилами, от вида которых у Юли на голове зашевелились волосы, – покойница писала записку покойнику:

  44