22 
Баттл медленно закивал головой.
— Понимаю, вы имеете в виду почерк преступника.
— Вы хотите сказать, что и прежняя жертва точно так же должна была погибнуть от удара кинжалом? — спросила миссис Оливер.
— Может и не совсем уж так примитивно, миссис Оливер, — ответил Баттл, повернувшись к ней. — Но я не сомневаюсь, что и прежнее преступление будет по существу однохарактерным. Детали могут отличаться, но сущность, предопределяющая преступление, будет той же самой. Странно, но преступник всегда выдает себя именно этим.
— Человек — не оригинальное существо, — заметил Эркюль Пуаро.
— Женщины, — сказала миссис Оливер, — способны к бесчисленным вариациям. Я бы вот, например, никогда дважды не совершила одинакового убийства.
— А разве вы никогда не писали романов с одинаковым содержанием? — спросил Баттл.
— «Убийство лотоса», — тихо сказал Пуаро, — и «Улика — воск от свечи».
Миссис Оливер обернулась к нему, глаза ее сияли, она сумела по достоинству оценить это замечание.
— Точно подмечено, и в самом деле, вы очень точно подметили. Потому что содержание этих двух романов действительно совершенно тождественно, но этого еще никто, кроме вас, не разглядел. В одном описывается кража документов на неофициальном воскресном правительственном приеме, а в другом — убийство в бунгало каучукового плантатора на острове Борнео.
— А во всем остальном сюжет, вокруг которого развивается действие, — один и тот же, — сказал Пуаро. — Один из ваших любимых трюков: каучуковый плантатор устраивает свое собственное убийство, кабинет министров организует кражу своих же собственных документов. Но в самый последний момент появляется третье действующее лицо и раскрывает хитрость.
— Мне понравилась ваша последняя книга, миссис Оливер, — вежливо сказал старший инспектор Баттл. — Та, в которой всех старших констеблей убивают одновременно. Только в двух случаях у вас допущена некоторая неточность в описании деталей, связанных с исполнением служебных обязанностей. Зная, как придирчиво вы относитесь к точности изложения, я думал, что было бы…
Миссис Оливер перебила его.
— Вообще-то говоря, я ничуть не забочусь о точности деталей. Кто в наше время точен? Да никто. Если репортер, например, пишет, что очаровательная девушка двадцати двух лет отравилась газом, предварительно вволю налюбовавшись морем и поцеловав Боба, своего любимого щенка лабрадорской породы, кто станет протестовать, узнав, что на самом деле девушке было уже двадцать шесть, что окна ее комнаты выходили не на море, а во двор, а собака была силигемским терьером по кличке Бонни? Но если уж журналисту дозволено допускать подобные искажения, то я не вижу большой беды, если немного напутала в титулах полицейских чинов, назвала автоматическое ружье револьвером, вместо фотографа написала диктограф и описала яд, от которого герои книги умирают, произнося лишь одну предсмертную фразу. Уж что, на мой взгляд, действительно важно, так это количество жертв! Если действие становится скучноватым, то еще немножко крови наверняка внесет оживление. Если кто-то что-то хочет рассказать, его убивают первым. Это всегда хорошо действует на читателя. Нечто подобное встречается во всех моих книгах, конечно, приправленное каждый раз чем-нибудь новеньким. А читателям нравится и яды, не оставляющие никаких следов в организме, и идиоты — полицейские инспекторы, и девушки, связанные по рукам и ногам где-нибудь в погребе, который заполняют газом или заливают водой (вот уж действительно трудный и мучительный способ убийства!), и герой, в одиночку расправляющийся с бандой негодяев от трех до семи человек. Я уже написала тридцать две книги, и, по существу, они все совершенно одинаковы, как справедливо заметил мосье Пуаро, но никто, кроме него, это не видит. Я сожалею лишь об одном, что сделала моего главного героя-сыщика финном. Вообще-то говоря, я почти ничего не знаю о финнах, и вот теперь без-конца получаю из Финляндии письма, где мне указывают на самые невероятные несоответствия. Похоже, что в Финляндии сильно увлекаются детективной литературой, и мне кажется, что причина тому — длинная зима и короткие дневные часы. А вот в Болгарии и Румынии такие книжки вовсе не читают. Почему я не сделала своего героя болгарином?
Она вдруг замолчала.
— Простите меня, я что-то уж очень разоткровенничалась. А ведь здесь произошло доподлинное убийство. — Лицо ее вдруг засветилось от радости. — Как было бы хорошо, если бы вдруг оказалось, что никто из них его не убивал, что он созвал их к себе, а потом незаметно совершил самоубийство просто ради забавной шутки.
22 
