— Я буду только салат и чашку кофе.
Она сжала губы. Глупо и расточительно заказывать больше, когда она чувствует, что желудок ее все равно отвергнет любое предложенное ему блюдо.
Бровь Адама насмешливо изогнулась.
— Потому ты так похудела? Запиваешь салатные листики черным кофе?
Итак, он все же не напрочь лишился памяти. Помнит достаточно, чтобы сравнивать, сидящую напротив, исхудавшую женщину с восемнадцатилетней обладательницей пышных, женственных округлостей. Его косвенное признание, вызвало в Клодии всплеск жестокой радости, он пытался создать впечатление, что за все эти годы не вспоминал ни о «Фартингс-холле», ни о ней, но только что, ненароком, выдал себя.
Впрочем, Адам всегда был отъявленным лжецом. Наверное, в искусстве лгать он достиг самых высоких степеней.
— Мы здесь, чтобы поговорить о деле, — напомнила она и, увидев официанта с подносом, развернула большую льняную салфетку и разложила ее на коленях. — Предлагаю не забывать об этом и не опускаться до личных тем.
— Опускаться… — Он почти улыбнулся. — В прошлом, наш разговор поднимался до уровня личных отношений…
…Адам подцепил вилкой кусок пирога с рыбой, который заказал для себя, но есть не стал. Она обратила на это внимание и принялась за салат. Ей да же удалось проглотить несколько листиков, но стало не до салата, когда он откинулся на спинку стула и спросил:
— Твоя дочь… Как ты ее назвала?
— Рози.
Ей трудно было отвечать, но она не находила предлога, чтобы отказаться. Ей страшно не хотелось обсуждать с ним свою любимую, бесконечно дорогую девочку.
— Милое имя. — Лишенные улыбки глаза впились в нее, словно буравчики. — Рози Фавел. Звенит, как далекий колокольчик. Фавел? Я мог знать твоего мужа? — осведомился он.
Клодия вздохнула. Разве это его касалось? Она так и ответила бы ему, но практические соображения пересилили гордость — приходилось думать о будущем благополучии отца и ребенка. Необходимо заключить с этим человеком сделку на самых наивыгоднейших для них условиях, поэтому вряд ли разумно обострять и без того нелегкий разговор.
Она медленно поднесла к губам свой черный кофе без сахара и призвала на помощь все свое терпенье.
— Возможно, — наконец, сообщила она. Но, разумеется, он не удовольствовался таким ответом, судя по напряженному немигающему взгляду. — Ты, вероятно, видел его несколько раз тем летом, когда работал здесь. Тони вел отцовские счета. Он довольно часто сюда приходил.
— Это тот полнеющий блондинчик, который всегда отирался возле твоей мачехи?
Он иронически скривил губы, а голос зазвучал резче. Не потому ли, что Элен указала на дверь молодому и привлекательному помощнику садовника, предпочитая более умелое ухаживание своего, так называемого, кузена? Неужели Адам догадался о том, что удивительным образом проморгали Клодия и ее отец, — о любовной связи между этими двумя?
Клодия почувствовала, что краснеет. Эта мысль была болезненной и унизительной.
— Он, должно быть, лет на двадцать тебя старше.
Глаза Адама смотрели так холодно, словно он презирал и ее саму, и все, что с ней связано.
Клодия сердито поправила его:
— Только на двенадцать. И это не имеет никакого значения. Он был добрым человеком.
Чем бы ни занимался Тони тайком, он всегда проявлял по отношению к ней доброту. Но какая ирония, только после его смерти, она обнаружила, как жестоко он, на самом деле, обошелся с ней.
— Как тебе повезло, — усмехнулся Адам. — И когда же ты вышла за этого благостного стареющего Лотарио?
Этот вопрос заставил ее стиснуть зубы.
— В октябре. Ровно шесть лет назад. Надеюсь, ты удовлетворен?
Судя по всему, он не обратил внимания на то, что она говорила о муже в прошедшем времени. Клодия на миг задумалась, почему она не скажет ему напрямик о смерти Тони. Ответ пришел сам собой: она не хотела даже допустить, чтобы он узнал все подробности о положении, в котором оказалась ее семья.
— Может быть, теперь сменим тему и поговорим о том, ради чего пришли сюда?
— С радостью. — Он допил кофе. — Сколько лет Рози?
Голубые глаза Клодии потемнели от гнева. Какого черта он продолжает ее расспрашивать?
— Я как-то не улавливаю связи между возрастом моей дочери и продажей «Фартингс-холла». — Она скомкала салфетку и бросила ее рядом с тарелкой с почти нетронутым салатом, схватила сумочку и поднялась. — Мне начинает казаться, что у тебя и в мыслях не было заключать сделку, и ты привез меня сюда с единственной целью — как можно сильнее досадить мне за то, что шесть лет назад я посмела тебя бросить.