Особенно,... 
99 
Нацепив улыбку, я поздоровалась с теми сановниками, с которыми уже была знакома, и позволила представить себя тем, кого еще не знала. Но по большей части я была занята тем, что старалась держаться подальше от Хуана и Чезаре.
Когда я рука об руку со своим мужем шла по залу, нам встретился Джованни Борджа, кардинал Монреальский, который исполнял роль свидетеля в нашу брачную ночь. Кардинал сделался еще дороднее, а волосы, выглядывающие из-под красной шапочки, почти полностью побелели, но его пальцы все так же искрились алмазами.
— Ваши высочества! — воскликнул он с энтузиазмом, напомнившим мне его кузена Родриго. — Как приятно вновь увидеть вас обоих! — Он лукаво оглядел мой корсаж, потом подмигнул Джофре и подтолкнул его локтем. — Я вижу, розы по-прежнему цветут.
Джофре рассмеялся, несколько смущенный этим напоминанием, но ответил:
— Санча стала еще красивее, не так ли, ваше преосвященство?
Кардинал ухмыльнулся.
— Истинная правда. А вы, дон Джофре, стали настоящим мужчиной… несомненно, потому, что женаты на настоящей женщине.
Я вежливо улыбнулась. Джофре снова рассмеялся. Мы уже готовы были разойтись и отправиться здороваться с остальными гостями, как к нам, к моему смятению, присоединился Чезаре.
— Дон Джованни! — сердечно произнес он. — Вы выглядите все таким же крепким и сильным!
Племянник Папы улыбнулся.
— О, я живу в согласии с жизнью… насколько я вижу, это же можно сказать про обоих ваших братьев. Но, Джофре, — кардинал понизил голос и перешел на заговорщический тон, — подкормите-ка свою жену какими-нибудь лакомствами. Что-то она у вас похудела. Или, может, вы слишком усердно скачете на ней, мой мальчик?
Захваченный врасплох Джофре открыл было рот, чтобы что-то ответить; к счастью, в этот момент кардинала окликнул другой гость, Асканио Сфорца.
Мой муж посмотрел на меня; он действительно в последнее время беспокоился из-за моего здоровья.
— Так я и сделаю, — заявил он. — Погоди минутку, я найду слугу и велю, чтобы тебе что-нибудь принесли перекусить.
И он ушел, оставив меня с Чезаре.
Я попыталась отойти к другой группке гостей, но Чезаре заступил мне дорогу, вынуждая меня остаться рядом.
— Теперь уже вы дурно обращаетесь со мной, мадонна, — сказал Чезаре тоном любовника, сгорающего от страсти. — Я понял ваше письмо и ценю ваше стремление к осторожности и благоразумию, особенно с учетом обстоятельств, сложившихся вокруг моей сестры, но…
Я перебила его.
— Дело не только в этом. Хуан распускает слухи о нас с вами. Нам нужно сделать все, что можно, дабы развеять их.
Я изо всех сил старалась следить за своим лицом и изображать, что поступаю так ради нашего блага, а не из отвращения к Чезаре.
Но в то же самое время какая-то часть моей души стремилась к Чезаре, и это наполняло меня стыдом и презрением к себе. Я посмотрела на Чезаре, такого красивого, такого хладнокровного, такого элегантного — и такого порочного.
Он шагнул ко мне. Я инстинктивно отступила, вспомнив, как он обнял Лукрецию за талию и заявил: «И ты будешь моей королевой…»
— Если слухи и так уже ходят, почему мы должны страдать? Почему бы нам не действовать как прежде? Мы провели вместе всего одну ночь после нашего воссоединения…— Он умолк, опустил голову, потом вздохнул и снова поднял. — Я знаю, что ты права, Санча, но это так трудно. Дай мне хотя бы надежду. Скажи, что я смогу снова увидеть тебя.
К счастью, в этот момент вернулся Джофре. Я нетерпеливо повернулась к мужу; он протянул мне тарелку с засахаренным миндалем и пирожными. Я занялась едой и сделала вид, что не замечаю взгляда Чезаре.
Пока я ела, наше внимание привлек громкий пьяный возглас, донесшийся из другого угла; я узнала этот голос еще до того, как мы повернулись к источнику шума.
— Вы только посмотрите на этого бездельника и обжору! — заплетающимся языком произнес Хуан, которого сопровождал один из его офицеров, в данный момент безуспешно пытающийся утихомирить его.
Хуан широким жестом указал на одного из гостей, тучного Антонио Орсини, приходившегося родственником мужу Джулии и одновременно — кардиналу Сфорце. Орсини сидел за столом рядом со своей упитанной женой и двумя сыновьями — оба они были епископами — и жадно поедал жареного утенка. Он был невероятно толстым — настолько, что его руки с трудом сходились на огромном животе. Под пухлым лицом свисало не менее трех подбородков, которых не в силах была скрыть темная борода.
99 
