204 
— Ажар, ей не следует… — Барбара прикусила язык. Подобные формулировки ведут к спору. Поэтому она переиначила фразу: — Вы могли бы оставить ее у меня. Я была бы только рада компании. Я всегда с удовольствием за ней присмотрю. На днях я хотела зайти к вам, постучалась в дверь. Никто не открыл.
— А-а, мы уже были в Ланкастере, — сказал Ажар.
— Да? Но я слышала музыку…
— Это мои жалкие попытки ввести воров в заблуждение.
Эти слова сняли с души Барбары огромную тяжесть.
— А вы не хотите, чтобы я проверила квартиру? Ключи не оставили? Потому что я могу забрать почту и заодно заглянуть в дом…
До Барбары в этот момент дошло, как счастлива она была слышать его голос и как сильно ей хочется сделать ему приятное. Это открытие Барбаре не понравилось, и она не стала заканчивать фразу. Ведь Таймулла по-прежнему оставался тем человеком, который считает ее никому не нужной неудачницей.
— Вы очень любезны, Барбара, — говорил он тем временем. — Пожалуйста, проследите за нашей почтой, а больше ничего не нужно, спасибо.
— Ладно, договорились, — бодро ответила она. — Как поживает моя подружка?
— По-моему, она скучает по вам. Она еще не проснулась, а то бы я передал ей трубку.
Барбара была благодарна ему за эту откровенность. Ведь он мог бы и не говорить этого.
— Ажар, насчет того диска, из-за которого мы поспорили, — сказала она, — ну, вы знаете… когда я сказала, что ваша… что мать Хадии ушла… — Барбара не очень-то представляла, что говорить дальше, а перечислять все, что было тогда сказано, и таким образом напоминать, за что именно она извиняется, не хотелось. Поэтому она сразу перешла к главному: — Я была не права. Извините.
В трубке было тихо. Она представила себе, как он сидит в безликом гостиничном номере где-то на севере, у заиндевевшего окна. Там наверняка две кровати, и тумбочка между ними, и он сидит на краю постели, а Хадия — маленький комочек под одеялом — напротив. Горит настольная лампа, но он передвинул ее с тумбочки, чтобы свет не разбудил дочку. Он одет… в халат? В пижаму? Или уже переоделся к выходу? Сидит ли он еще босой или в носках? В ботинках? Причесал ли свои темные волосы? Побрился? И… Черт возьми, девочка моя, возьми себя в руки, бога ради!
— Как оказалось, я тогда не отвечал на ваши слова, а только реагировал эмоционально, — сказал он. — Так нельзя было делать. Я чувствовал… Нет, я думал: «Эта женщина не понимает и не может понять. Она судит, не имея фактов, и я вправлю ей мозги». Это было неправильно, и я прошу прощения.
— Что я тогда не понимала?
Барбара слышала, как в ванной плещется вода, и знала, что нужно пойти и выключить кран. Но она не хотела перебивать его, боясь, что он не захочет дожидаться ее возвращения и закончит разговор.
— Не понимали того, что так взволновало меня в поведении Хадии…
Он замолчал, и в тишине Барбара расслышала, как чиркнула спичка. Ага, он решил закурить — очевидно, чтобы отсрочить ответ на вопрос, используя прием, которому учит нас общество, культура, фильмы и телевизор. Наконец он произнес очень тихо:
— Барбара, это началось… Нет. Анджела начала с обмана. Куда она идет и с кем. Обманом и закончила. Поездка в Онтарио, к родственникам. Вернее, к крестной матери, которая заболела и которой она была стольким обязана. Вы догадались, я полагаю, что на самом деле ничего этого не было, а был другой, как раньше кем-то другим для Анджелы был я… Поэтому, когда Хадия солгала мне…
— Я понимаю. — Барбара больше не хотела ничего слышать, хотела только одного: остановить боль, которую слышала в его голосе. Ей совсем не нужно знать, что сделала мать Хадии и с кем. — Вы любили Анджелу, а она вас обманула. Вы не хотите, чтобы Хадия тоже научилась лгать.
— Потому что женщина, которую любишь больше всего на свете, — выговорил Ажар, — женщина, ради которой бросил все, которая родила тебе ребенка… третьего твоего ребенка, а первых двух ты потерял навсегда…
— Ажар, — остановила его Барбара. — Ажар, Ажар. Простите меня. Я не подумала… Вы правы. Как мне было понять ваши чувства? Проклятье. Хотела бы я…
«Чего?» — спросила она себя. Чтобы он был здесь, в этой комнате, пришел ответ из глубины сердца, и чтобы она могла обнять его. Обнять, чтобы утешить. Утешить, но не только, подумала она. Никогда в жизни она не чувствовала себя более одинокой, чем в этот миг.
— Жизнь — нелегкая штука, вот что я понял за прожитые годы, — сказал он.
204 
