Особенно,... 
89 
Е.П.: Тут опять же по морде мог получить.
А.К.: Почему не получил — даже странно.
Е.П.: Саша Алшутов, которого я здесь уже вспоминал, обещал меня познакомить, если я напишу когда-нибудь что-нибудь стоящее, с самим Федотом Сучковым, легендарной личностью советской неофициальной культуры… Сам Алшутов писал стихи, не было в них ничего антисоветского, они были просто эстетически другие. Печатался он иногда в «Молодой гвардии», жил в нищете… И вдруг я к нему прихожу и вижу, что у него страшно все изменилось: у него стоит пишущая машинка «Оптима», какие-то циновочки на полу разложены, понимаешь? Я говорю: «В чем дело?» — а он говорит: «Я песню написал — “Проходит кавалерия…”» То есть такую военно-революционную песню, под нее потом Буденного хоронили… Это человеку неофициальной культуры можно было, понимаешь, и никто его не осудил. Потому что это он подхалтуривал откровенно, а вот кто искренне писал и пытался официально опубликоваться — эти, считалось, продавались… Мне в те времена давал читать книжки Марк Соболь, у него все хорошие книжки были, я из его тайников многое прочитал, когда мне было лет двадцать, — Пильняка, Замятина, Ремизова… Пытался сочинять нечто в духе этих забытых тогда мэтров. Так вот, однажды я встречаю Алшутова, и он говорит: «Что, как дела?», а я говорю: «Ну, опять носил свои рассказы в “Молодую гвардию” и опять мне отказали», а он говорит так снисходительно: «Все ходишь в “Молодую гвардию”». Тут я не выдержал и говорю: «А ты все пишешь пьесу о Христе?» Потому что он часто говорил мне, что как только время будет, сядет писать пьесу о Христе. «Это будет Пьеса, я им покажу!..»
А.К.: Вот в том-то все и дело. Были люди, которые писали о бичах дальневосточных, о старике Моченкине, об обычных вещах и печатали это в «Юности» или пытались печатать. Не брезговали… А другие говорили: я напишу пьесу о Христе, я не буду в вашей коммунистической «Юности» печататься, приспосабливаться и пачкаться, а в результате ничего не написали или написали незначительную херню. Написали, но не пьесу о Христе, а некое заурядное произведение авангарда, или даже незаурядное произведение контркультуры и авангарда, но не великую пьесу о Христе, ничего великого и даже просто значительного. Мой незабвенный друг, не раз уже мною упомянутый, уезжал в семьдесят втором году по израильской визе. И я ему сказал совсем беспощадную вещь — этот случай вставлен у меня в один рассказ, в рассказе сказавший получает по физиономии, и справедливо, а в жизни я по морде не получил, но мог. Я ему сказал: «Здесь у тебя персональной выставки не было и не будет, и тебе понятно почему — потому что здесь всем заправляют коммунисты, — но если и там не будет, где свободное искусство и вообще свобода, если ты не готов к этому, тогда только в петлю». Но оба мы были сильно пьяны по поводу его отъезда, поэтому все закончилось не дракой, а слезами.
Е.П.: Тут можно и заплакать, возможны варианты… А я сейчас каяться буду: я ведь был не прав тогда, когда издевался над, допустим, революционными пьесами Шатрова, теми, которые про «ленинские нормы» и прочую глупость. Потому что любое публичное расшатывание системы, понимаешь…
А.К.: Ну, пьесы Шатрова мне не нравились и не нравятся просто как пьесы…
Е.П.: У меня с его пьесой связано одно забавное воспоминание. Уже я был выгнан из Союза писателей… И вот с Романом Солнцевым и человеком по фамилии Махаев, он служил завлитом у Марка Захарова, мы пьянствуем в Переделкине. Проходит час, другой, и Махаев мне говорит: «Терпеливый ты парень». Я говорю: «А в чем дело?» Он говорит: «Да вот, не просишь у меня контрамарку». Я говорю: «А куда?» Он говорит: «А на спектакль по пьесе Шатрова “Зеленые кони на революционной траве”»… Или как он там назывался?
А.К.: Не помню точно, меня от этих революционных названий тошнит.
Е.П.: Я говорю: «А мне это зачем?» Он говорит: «Как так зачем, все просят, там Ленин показан в совершенно другом виде». Я говорю: «Его в каком виде ни покажи, он есть упырь, и больше ничего». Он ахнул, а потом говорит: «Ладно, пускай упырь, пускай, давай это опустим, хотя я так не считаю, но ты понимаешь, что там Троцкий появляется, в этом спектакле?» А я говорю: «Троцкий твой — такое же говно, как Ленин»… Он даже не нашел, что на это сказать… Вот такой был разговор. И вдумайся: в нем я уже выступал в роли этакого антиподаксеновика непримиримого.
89 
