36 
— Она неправильно питается, отец Пенрул, — как-то сказала невестка.
Он терпеть не мог, когда Салли Джой называла его «отец Пенрул». В эти мгновения он чувствовал себя священником-ренегатом, однако ни разу не поправил невестку, поскольку она и его сын редко снисходили до разговоров с ним. Селеван лишь проворчал в ответ, что откормит девочку. Всё дело в Африке, разве не ясно? Она возит девочку в Родезию.
— В Зимбабве, отец Пенрул. И вообще-то мы…
— Какая разница, как это у вас называется. Вы тащите её в Родезию и подвергаете бог знает чему. Это у любого отобьёт аппетит.
Селеван сообразил, что зашёл слишком далеко, поскольку Салли Джой как невестка не могла ему возразить. Он представил её в Родезии или где там ещё. Она сидит на крыльце в ротанговом кресле, вытянув ноги. На столе стоит… лимонад, а в него что-то добавлено… что там, Салли Джой? Что там такое, что делает для тебя Родезию такой привлекательной? Селеван громко хмыкнул.
— Ладно, не обращай внимания, — добавил он. — Пришли её сюда.
— Вы проследите за её питанием?
— Можешь не сомневаться.
И он следил. Сегодня внучка съела тридцать девять ложек каши, которая позволила бы Оливеру Твисту возглавить вооружённое восстание. Каша без молока, без изюма, без корицы, без сахара, сварена на воде. Внучку даже не соблазнили дедушкины котлеты с овощами.
— Да будет воля Твоя. Аминь, — закончила Тэмми.
Селеван открыл глаза и взглянул на внучку. У неё было смиренное выражение лица. Селеван быстро отпустил её руки.
— Ужасно глупо, — заметил он. — Сама-то хоть понимаешь?
Тэмми улыбнулась и оперлась щекой на ладонь.
— Ты это уже говорил.
— Мы молимся перед едой, — проворчал Селеван. — Почему мы должны молиться ещё и после того, как пожрём?
Тэмми старалась не подавать виду, что устала от дискуссии, которая проходила у них не реже чем дважды в неделю, с тех пор как она приехала в Корнуолл.
— Сначала мы произносим благодарственную молитву, — ответила она. — Благодарим Бога за то, что дал нам пищу. А после еды молимся за тех, у кого для поддержания жизни недостаточно продуктов.
— Раз они живы, стало быть, жратвы им хватает, — возразил Селеван.
— Дедушка, ты понимаешь, о чём я. Есть же разница между тем, что ты существуешь, и тем, что это достойное существование. Пища должна не просто поддерживать. Возьми, к примеру, Судан.
— Вот и ты у нас: в чём только душа держится.
Селеван встал со скамейки и отнёс тарелку в раковину, но мыть не стал, а снял с крючка рюкзак внучки со словами:
— Давай посмотрим.
— Дедуля, — произнесла Тэмми терпеливым голосом. — Ты не сможешь меня остановить, ты же знаешь.
— Я исполняю долг перед твоими родителями, девочка.
Селеван вывалил содержимое рюкзака на стол. Вот оно: на обложке журнала молодая чернокожая мать с ребёнком на руках. Мать печальна, и оба они голодны. На заднем плане размытое изображение бесконечного множества людей, ожидающих в надежде и тревоге. Журнал назывался «Кроссроудс». Селеван скрутил его в трубку и похлопал ею по ладони.
— Так и есть, — заключил он. — Съешь ещё одну тарелку каши. Или котлету. Выбор за тобой.
Он сунул журнал в задний карман обвислых брюк. Потом выбросит, когда внучка ляжет спать.
— Я наелась, — сообщила Тэмми. — Правда, дедушка. Этого для меня достаточно, чтобы быть живой и здоровой. Так нам и Господь велел. Мы не должны накапливать жир. Мало того, что это не полезно, это ещё и аморально.
— Грешно, стало быть?
— Да.
— Значит, твой дедушка грешник? Отправится в ад на тарелке с бобами, а ты вместе с ангелами будешь играть на арфе?
Тэмми рассмеялась.
— Ты же знаешь, что я так не думаю.
— То, что ты думаешь, сплошная глупость. Я представляю состояние, в котором ты находишься.
— Состояние? Вряд ли. Ведь мы живём с тобой… сколько времени? Два месяца? До этого ты даже не был со мной знаком.
— Какая разница? Я разбираюсь в женщинах. А ты женщина, несмотря на то что делаешь себя похожей на двенадцатилетнюю девчонку.
Тэмми задумчиво кивнула, и по выражению её лицa Селеван понял, что она собирается исказить его слова и использовать их против него. Это у Тэмми отлично получалось.
— Давай разберёмся, — начала внучка. — У тебя было четверо сыновей и одна дочь. Дочь — тётя Нэн — ушла из дома в шестнадцать и приходила на Рождество да изредка на выходные. Значит, ты видел только бабушку и жён или подруг своих сыновей. Как же ты можешь судить о женщинах в целом при таком скудном выборе?
36 
