19 апреля
Аркадий совсем обезумел. Он забыл про пищу и сон и ни на шаг не отходит от своей сестры, хотя сегодня мы ее уже похоронили.
Жужанна умерла позавчера вечером. Всю ночь Аркадий провел рядом с ее телом. Я не пыталась увести его, поскольку Дуня заверила меня, что опасность ему не грозит. Наверное, решила я, в Трансильвании принято, чтобы ближайшие родственники проводили ночь рядом с умершим. Такую же скорбную вахту Аркадий нес и у тела своего отца, скончавшегося за несколько часов до нашего приезда.
Но и после ночного бдения Аркадий не захотел расстаться с сестрой. Эту новость мне сообщила Дуня, вернувшись в детскую. Он наблюдал, как служанки омывают тело Жужанны. Затем покойную положили в гроб и перенесли в парадную гостиную. Аркадий пошел вместе с ними и остался там. Это обстоятельство тревожит Дуню, поскольку уже сделаны все необходимые приготовления, чтобы после погребения спасти Жужанну от превращения в стригоицу.
После разговора с горничной я пошла в гостиную, но дверь оказалась заперта изнутри на задвижку. Аркадий сделал вид, будто не узнал моего голоса Он даже не подошел к двери, а крикнул издали, пригрозив, что пустит в ход револьвер, если его не оставят в покое. Обескураженная, я побрела обратно в детскую. Хотя я и не получила религиозного воспитания, мне вдруг захотелось помолиться на иконку святого Георгия[32], которую Дуня сюда принесла. Тревоги и волнения последних дней предельно истощили мои силы, и я забылась тяжелым сном.
Где-то ближе к вечеру меня разбудил шум и крики, доносившиеся из глубины дома. Позже я узнала, что Аркадий, угрожая револьвером, выгнал плакальщиц, нанятых Владом для совершения традиционного ритуала. Мое волнение передалось ребенку, он начал стучать ножками в живот. Снова заснуть мне уже не удалось, как не удалось и просто отдохнуть.
Солнце село, но Аркадий по-прежнему оставался возле тела Жужанны. Вечер пробудил во мне все страхи, донимавшие меня в последние дни. Я чувствовала: надо что-то делать, и как можно быстрее. Я представила своего мужа, сидящего в темноте возле гроба с телом его неумершей сестры... и содрогнулась. Еще раз мысленно воззвав к помощи святого Георгия, я встала и пошла к мужу, надеясь уговорить его прекратить это бдение и вместе со мной вернуться в детскую, где он будет в безопасности.
Полная решимости, я громко постучала в дверь гостиной. Ответом мне был хриплый крик:
– Убирайтесь прочь!
– Аркадий, это я.
Я намеревалась вовлечь мужа в разговор, воззвать к его разуму. Мне казалось, это выведет его из оцепенения и он в конце концов откроет дверь. Но его голос, изменившийся от горя, больно ударил по моим до предела натянутым нервам. Я медленно привалилась к двери и заплакала от безысходности.
Язык меня не слушался, я могла только плакать. В гостиной было тихо, потом послышались глухие шаги. Скрипнул отодвигаемый засов. Дверь отворилась. На пороге стоял мой муж, сжимая в руке револьвер. За его спиной начинался сумрачный мир, едва освещенный тусклыми точечками свечей.
При виде Аркадия у меня сжалось сердце. Небритый, в измятой одежде, с темными кругами под глазами. За то время, что мы не виделись, на его правом виске появилась седая прядь. "А Влад с каждым днем молодеет", – подумалось мне.
– Мери, ты? – удивленно спросил Аркадий.
При звуке его голоса, звучавшего по-детски беспомощно, я снова расплакалась. Аркадий опустил револьвер. Глаза его распухли и покраснели от слез, а ведь именно они всегда придавали его облику какое-то особое обаяние. Светло-карие, с заметным зеленоватым отливом и, словно для пущей выразительности, обведенные темно-коричневой каймой, они, подобно глазам его "дяди" и сестры, притягивают к себе.
Сейчас взгляд этих прекрасных, выразительных глаз был совсем потерянным и отчаявшемся, как у мальчишки, заблудившегося в бескрайнем лесу. Аркадий посмотрел на меня, прищурился, будто пытался вспоминать, знакома ли я ему и можно ли мне доверять.
– Да, дорогой, это я, твоя Мери, – тихо сказала я и сделала шаг к двери.
Аркадий напрягся, но револьвера не поднял. Я застыла в ожидании. Рука с оружием опустилась еще ниже, теперь дуло глядело в пол. Однако его пальцы все так же крепко сжимали рукоятку.
Затем он повернулся и пошел назад, туда, где в самом центре гостиной стоял открытый гроб. Я последовала за ним. Лампы не были зажжены, и углы громадного помещения тонули в темноте. Свечи горели лишь в напольном канделябре – высоком, почти вровень с моим лицом.