Особенно,... 
69 
Уверен, что и профессор тоже понравился ей, хотя он вновь нацепил на себя личину рассеянного иностранца, попирающего все нормы английской грамматики. Было бы значительно лучше, если бы он не прибегал к этой клоунаде, по крайней мере, в моем присутствии. Мне больно видеть, как один из умнейших и образованнейших людей прикидывается шутом. Иногда Ван Хельсинг изобретает такие обороты речи, что мне просто не удержаться от смеха (вдобавок он как будто намеренно выбирает самые неподходящие моменты!).
Тем не менее Люси было приятно разговаривать с профессором. Когда настало время врачебного осмотра, я счел это благовидным предлогом и отправился бродить по саду. Слушать, как он бормочет и коверкает слова, осматривая Люси, – это уже слишком.
Вскоре после осмотра мы покинули Хиллингем и, сев в двуколку, отправились на вокзал. От шутовства профессора не осталось и следа. Обеспокоенный взгляд Ван Хельсинга красноречивее любых слов подтвердил худший из моих страхов: Люси смертельно больна.
– Неужели это так серьезно? – все-таки спросил я.
Мы ехали через парк. День был по-летнему великолепен.
Сияло солнце, приятный ветерок овевал лица, в еще зеленой, сочной листве весело распевали птицы. Но мне было не до окружающих красот. У меня внутри все похолодело. Неужели сейчас я услышу подтверждение того, о чем боялся даже подумать? Неужели у Люси – злокачественное малокровие? Но услышанное мною... Если бы это сказал не Ван Хельсинг, а кто-то другой, я посчитал бы подобный ответ дурацкой и неуместной шуткой. Профессор заговорил не сразу. Он посмотрел по сторонам, затем перевел взгляд на кудлатую голову кучера и только потом сказал:
– Да, это серьезно. Она укушена.
– Укушена? – недоуменно переспросил я, поначалу восприняв его ответ в сугубо медицинской плоскости. – Но как мог...
Я хотел спросить: "Но как мог укус вызвать столь значительную потерю крови?" Да и рана от такого укуса ни в коем случае не осталась бы незамеченной. Я категорически не хотел принимать в расчет рассуждения профессора о вампирах, по-прежнему относя их к разряду недоказанных. Однако по лицу Ван Хельсинга я понял, что речь идет об одном из этих существ: вампир прокусил Люси шею и высосал немало ее крови.
Мое недовольство и раздражение не ускользнули от профессора. Он сочувственно посмотрел на меня и негромко спросил:
– Вы до сих пор не верите в них, Джон? Точнее, вы так и не поверили сердцем, что они существуют?
Голубизна неба, шелест листвы, птичье щебетание – на все это вдруг легла какая-то зловещая тень. Мир стал совсем не таким, каким казался. Красота, окружавшая нас, была лишь успокоительным фасадом, за которым скрывалось зло.
Когда я впервые услышал от Ван Хельсинга о вампирах? Кажется, в первые же дни после его приезда. Я не склонен считать профессора жертвой собственных заблуждений, но мой разум по-прежнему отказывается принимать этих существ как часть этого мира. И в то же время я не могу отмести и объявить полной чепухой свои тревожные сны, не могу заглушить в себе голос интуиции. Что же сделать? Отмахнуться от диагноза, который поставил Люси мой друг и наставник, и заявить, что не желаю даже слышать о подобной ерунде? Или же отбросить собственный скептицизм? Расскажи я кому-нибудь из коллег-медиков о своей способности ощущать человеческую ауру, меня тут же подняли бы на смех или, хуже того, сочли сумасшедшим. Я решил воздержаться от каких бы то ни было заявлений, ибо во всем, что не касалось вампиров, профессор безусловно являлся человеком здравомыслящим.
Но признать его утверждение значило бы распахнуть разум навстречу неописуемому ужасу.
– Да, профессор, мне до сих пор трудно это принять. Но я верю вашим словам. И если сказанное вами – правда, как и чем мы должны помочь Люси?
Ван Хельсинг не ответил, а приложил палец к губам и выразительно поглядел на спину кучера. До самого вокзала мы ехали в тягостном молчании.
К счастью, поезд оказался полупустым, и мы легко нашли место, где можно было разговаривать, не опасаясь чужих ушей.
– Мне нужно будет уединиться, – сообщил профессор, когда мы возобновили беседу. – Знаете ли вы такое место, где в течение хотя бы трех дней меня бы никто не потревожил?
– У меня есть загородный дом. Думаю, он вполне отвечает вашим требованиям. Уж там ни одна живая душа не нарушит вашего уединения.
Ван Хельсинг облегченно вздохнул.
– Замечательно.
69 
