62 
— Ты даже не представляешь, как мне этого иногда хотелось, — насмешливо заявил он, прижимая Брук к себе.
— Хотелось, чтобы я тебя поколотила? — изумилась она. — Дэн, ты что, мазохист?
— Тебя бы это смутило? — невнятно пробормотал он, начиная целовать ее шею.
— Не то чтобы очень, — неуверенно сказала она, размышляя над его словами.
Нет, Брук была не по душе мысль о том, что Дэн мазохист. Но точно она в этом не была уверена. Потому что от этих важных размышлений ее здорово отвлекали действия Дэна, становившиеся с каждой минутой все активнее. Господи, она решает такой важный вопрос. А он ведет себя совершенно… безответственно!
— Дэн, перестань!
— Мм… — промычал он. — Что?
— Я только хотела уточнить, ты и в самом деле мазохист?
Он расхохотался, чем немедленно привел Брук в замешательство пополам со смущением.
— Открою тебе страшную тайну. Я не мазохист, не садист и вообще не страдаю никаким отклонением от признанных норм. Я совершенно нормальный.
— Хвала Всевышнему… — пробормотала она, — но тогда почему ты об этом мечтал?
— Потому что это некоторым образом развязало бы мне руки, а уж направить тебя в нужное русло я бы сумел, — заявил Дэн.
— Неправда, ты меня все время отталкивал!
— Но если бы так случилось, я уже не смог бы притворяться…
Он сам признался в своем обмане, но Брук это было уже известно, и, вместо того чтобы возмутиться, что было ее законным правом, она улыбнулась. Но улыбка тут же слетела с ее губ. Все по-прежнему было слишком зыбко и неопределенно. Даже эта ночь ничего в общем-то не решала, а, наоборот, только усложняла и запутывала ситуацию. Хотя с другой стороны…
— Ты нужна мне, Брук, очень нужна… — прошептал Дэн и поцеловал ее.
Это было уже кое-что. Конечно, он не признался ей в любви, но он сказал, что она нужна ему. Может, в его понимании это и есть то самое признание?!
— Я даже не думала… Не надеялась, что услышу от тебя эти слова, — призналась Брук.
— Почему?
— Сам должен понимать!
На лице Дэна мелькнуло странное выражение и тут же исчезло, но в уголках губ затаилась легкая усмешка, и он еще сильнее прижал Брук к своей груди.
— Тебе тяжело приходилось, верно?
— Угу… — промычала она и потерлась о его грудь щекой. Сердце Дэна билось сильно и размеренно. — Мало того что я находилась практически под домашним арестом, так еще один тип постоянно испытывал мое терпение и хамил.
— Но ведь ты была в курсе того, что твой так называемый арест — это всего лишь вынужденная мера, обеспечивающая твою безопасность. Ты в любой момент могла это прекратить известным способом.
— Конечно, я была в курсе, что этот тип с великой радостью отправил бы меня в Миннеаполис.
— В Бостон, — с улыбкой поправил Дэн.
— Запомнил-таки.
— Я всегда это помнил. Я помню даже улицу, дом, номер квартиры и твой домашний телефон.
— Вот как? — удивилась Брук. — Хорошо, что он не сделал этого.
— Почему?
— Тогда тот тип так и не понял бы, что теряет.
— Зато теперь он понял. И он постарается больше не испытывать твоего терпения. А как твоя подруга отреагировала на твое решение? — спросил Дэн, меняя тему.
— Как всегда — одобрила. У меня самая лучшая подруга в мире. И ведь это Глория уговорила меня приехать сюда.
— И она нашла в Париже то, что искала?
— Да, ее надежды, возложенные на Париж, полностью оправдались: она все-таки сыграла свою главную роль и получила своего главного героя. Хотя, я думаю, это заслуга вовсе не Парижа, а ее собственная.
— А твои надежды… Они оправдались?
— Ты еще спрашиваешь!
— Ты… уверена?
— В чем дело, Дэн?
— Я хочу знать: неужели тебе не приходило в голову, что твои чувства могут быть вызваны просто благодарностью?
— Что-о-о? Ты совсем с ума сошел?! Неужели ты думаешь, что я не смогла бы отличить благодарность от любви?
— Что-о-о? — в свою очередь протянул Дэн.
Ох, как она была права, когда решила, что он у нее засел в печенках! Но за эти дни Дэн продвинулся гораздо дальше и поселился в ее сердце.
— Я просто влюбилась в тебя, Дэн!
Господи, неужели она первой делает подобное признание? Это неслыханно!
— Я непроходимая тупица, — сказал он, глядя на Брук с таким выражением, что у нее едва не закружилась голова. Его глаза подозрительно блестели. — И я люблю тебя, Брук!
62 
