Словно не желая больше смотреть на него, Торилья перевела взгляд на другую сторону парка и сказала уже другим тоном:
— Так что же, по-вашему, я должна чувствовать, когда мне говорят, сколько вам принадлежит скаковых коней? Когда я слышу, что вы один из самых богатых людей в Англии и владеете неисчислимыми поместьями и домами?
Маркиз промолчал.
— Вам когда-нибудь случалось задумываться, можно ли существовать на еженедельную плату в тридцать шиллингов шесть пенсов, которую получают ваши шахтеры?
Или как бы вам жилось, если б вы обнаружили, что из трех фунтов и девяти пенсов, причитающихся вам ежемесячно, одиннадцать шиллингов и два пенса приходится тратить на свечи и порох?
Дрогнувшим голосом Торилья добавила;
— Но более всего меня ужасают дети, дети, которые никогда не едят досыта, дети, которых нещадно колотят, если они засыпают или пугаются вонючей тьмы!
Теперь в ее глазах стояли слезы, и, чтобы маркиз не видел их, Торилья отвернулась.
— Я отправлялась на юг с мыслью, что вы дьявол во плоти, чудовище, которое я… проклинала каждый день своей жизни в Барроуфилде. Неужели вы думаете, будто я могу хотеть, чтобы Берил… которую я люблю, вышла за вас? — Последние слова она произнесла почти шепотом.
Более не в силах выносить эту сцену, Торилья ушла прочь, оставив маркиза на поваленном дереве.
Она не обернулась. Она вообще ничего не видела, потому что глаза ее были полны слез.
Только приблизившись к Холлу, Торилья принялась энергично промокать их платком, а войдя в дом, поспешила наверх, в свою спальню, чтобы умыться и по возможности свести на нет следы пронесшейся в ее душе бури.
» Теперь он знает всю правду. И возненавидит меня не менее, чем я ненавижу его «.
Лишь немного успокоившись, Торилья попыталась понять, что думал маркиз, слушая ее монолог.
Вспомнив, что на лице его промелькнуло удивление, казавшееся искренним и неподдельным, она склонилась к тому, что, возможно, маркиз и в самом деле не имел ни малейшего представления о происходящем на шахте Хэвингэма.
Однако яма эта принадлежала маркизу, доход шел ему, а человек не вправе эксплуатировать другое человеческое существо, не позаботившись об условиях, в которых работают подневольные ему люди.
Она поймала себя на том, что повторяет слова, которые говорил ей отец.
Тем не менее в них было столько истины, что она не могла подыскать для маркиза никаких оправданий и извинений, даже если он и не знал о том, что происходит на шахте, носящей его имя.
» Ненавижу его!«— подумала она за ленчем.
К ленчу прибыло много гостей, но Торилья, вовсе не желая того, поглядывала на маркиза, сидевшего на противоположном конце стола.
По, одну сторону от него расположилась Берил, по другую — весьма привлекательная замужняя пэресса.
» Уж мне-то безразлично, о чем он говорит «, — не щадила себя Торилья.
А потом, вспомнив прикосновение его пальцев, решила, что маркиз столь же волшебным образом воздействует на других женщин.
» Он лжив и вероломен, как сам дьявол, — приструнила она себя. — В нем воплощено все плохое, злое, достойное презрения. Но когда он женится на Берил, мы не будем часто встречаться «.
От этой мысли почему-то веяло унынием, а не радостным облегчением, и, удивляясь этому, она обращала свои мысли к жизни Барроуфилда, не позволяя воспоминаниям поблекнуть в уюте, красоте и роскоши Фернлей-Холла.
Правда, это было трудновыполнимо, тем более что вечером в ознаменование помолвки намечался большой обед.
— Я хочу, чтобы ты выглядела привлекательной, моя дорогая, — сказала Берил. — Пойдем в мою спальню, выберем для тебя что-нибудь из самых красивых моих платьев.
Торилье очень хотелось сказать, что, с ее точки зрения, праздновать нечего.
Однако отказать Берил было невозможно. Та принялась доставать из гардероба роскошные, дорогие платья, то примеряя их на себя, то прикладывая к Торилье, чтобы проверить эффект. Наконец Берил остановилась на одном, показавшемся ей наиболее подходящим.
— В белом платье ты сама как невеста, — сказала Берил, — хотя надеть его положено мне. Но Галлен подарил мне великолепную бирюзу, к ней подойдет платье точно такого же цвета.
— Может, мне лучше надеть розовое? — засомневалась Торилья.
— Ты наденешь белое и будешь похожа на ангела, — настаивала Берил, — или, точнее говоря, на святую. — Она усмехнулась. — Святая Торилья… Наверно, в будущем тебя станут называть именно так… Ты такая хорошая, моя дорогая, что заставляешь меня раскаиваться в содеянных мною поступках, которых ты, несомненно, не одобрила бы.