— Тихо! — прошипела дама в желтом. — Тихо!
И вдруг Ванда услышала шепот прямо над ухом:
— Царь одет в черный плащ, расшитый звездами, поверх белого мундира, а на груди лишь один орден — Шведская Шпага.
А вдруг ей это послышалось? Голос был таким тихим, что она едва поверила своим ушам. Незаметно оглядевшись, она увидела, что от нее поспешно отходит человек в маске обезьяны и исчезает в толпе. Это был мужчина. Баронесса, к счастью, ничего не слышала.
— А это герцогиня Ольденбургская, — указала баронесса на даму, проплывающую в танце мимо них, — сестра русского царя. Она думает, что ее никто не узнает, но разве можно спутать ее жемчуга: они просто сказочны!
— Значит ли это, что царь здесь? — спросила Ванда.
— Думаю, да, — последовал спокойный ответ. Вдруг перед девушкой появилась яркая маска клоуна и низко склонилась перед ней.
— Прекрасная нимфа! Окажите честь протанцевать со мной хоть один такт. Если вы не согласитесь, я умру!
Не спрашивая разрешения баронессы, Ванда приняла приглашение. Ей хотелось найти царя; правда, она не представляла, что будет делать дальше.
Она кружилась в плавном полонезе и вдруг увидела его: плащ с серебряными звездами, слегка откинутый назад, и сверкание бриллиантов на белоснежном мундире.
Изумившись собственной ловкости, Ванда выскользнула из рук партнера, затерялась среди масок и направилась туда, где в одиночестве стоял царь, разглядывая толпу.
Ричард был сердит, чувствовал себя неуютно. Одежда царя была несколько узковата для него, и он пожалел, что согласился на этот маскарад. Даже прекрасный обед и изысканное вино не принесли ему радости.
Император Франц был, несомненно, щедрым хозяином. Конгресс и приемы обходились ему невероятно дорого, ибо все расходы гостей Хофбурга оплачивал он. На протяжении нескольких месяцев он развлекал пятерых монархов, более двухсот именитых семейств, не говоря уже о князьях, послах, посланниках и их прихлебателях. Почти каждый день накрывалось сорок столов.
Во время таких празднеств здесь ели и пили не только постоянные обитатели дворца — на банкет, который давался перед каждым балом, приглашалось множество других гостей. Ричард никогда не любил шумных сборищ, и сегодняшний маскарад не был исключением. Настроение его было испорчено еще и тем, что ему не удалось во время обеда сесть рядом с Екатериной. Он оказался между двумя фрейлинами, совершенно его не интересовавшими. Угощение не принесло удовольствия, а то, что императрица России удостоила его потом своей беседой, нисколько не оживило его. Ричард в душе жалел императрицу Елизавету, зная, что Александр игнорирует ее, но почему-то сейчас он был на стороне не слишком преданного супруга.
Даже в молодости, когда она только обвенчалась с императором, в ней не было притягательности княгини Марии Нарышкиной, а сейчас об этом и говорить не приходилось. Она очень раздалась, лицо покрылось прыщами и бородавками. Умом она не блистала и даже не пыталась скрыть этого, хотя бы в силу своего положения императрицы. Несомненно, она была очень одинока, но при этом не прилагала усилий, чтобы завоевать популярность, и обычно даже по обязанности старалась не посещать балы и приемы.
Мрачное настроение Ричарда несколько развеялось, когда он обнаружил, как изменилось отношение окружающих при виде его формы и ордена. Ему салютовала стража; идя по коридорам, он еле успевал взглянуть на тех, кто почтительно склонял перед ним голову. Они были уверены, что перед ними государь российский.
Увидев свое отражение в зеркалах, Ричард должен был признать, что парикмахер Бутинский поработал на славу, а плащ с серебряными звездами и маска прекрасно довершили его внешность.
«Интересно, сколько времени я должен буду терпеть этот спектакль?» — думал он, входя в зал. Уйти раньше Александра он не имел права. И вряд ли царь услышит от него то, на что надеется.
Ричард решил не танцевать и пошел в одну из буфетных комнат. Вдруг он почувствовал чье-то легкое прикосновение к его руке и услышал тихий, прерывающийся от волнения голос:
— Простите, пожалуйста, но вы сломаете мой веер! О! Он у вас под ногами!
Действительно, он на что-то наступил и, присмотревшись, понял, что раздавил пополам перламутровую пластинку разрисованного веера. Ом поднял его и, выпрямившись, увидел перед собой изящное лицо, ясные синие глаза, сияющие в прорезях маленькой бархатной маски, золотистые волосы. Эту девушку он видел впервые.