Особенно,... 
42 
«Всякие разборки – потеря денег! – говорил Гришавин.– Всякое насилие сверх необходимого – убыток!»
Крепленому Гришавин напоминал калькулятор: выгодно – сделают из человека жареный фарш, невыгодно – пусть гуляет!
– Если мы его не прищучим,– сказал Крепленый,– потеряем авторитет. Его и Коня. И сначала Коня, не хер ему своих людей распускать! Другим тоже урок будет!
– Коня трогать нельзя! – наставительно произнес Гришавин.– Конь – существо полезное. И под присмотром. Под моим присмотром. А авторитет ты уже потерял… – Гришавин выдержал паузу: ляпнет что-нибудь воровайка в свое оправдание? Не ляпнул. Смолчал.
– Даю тебе три дня,– строго произнес бывший партийный работник.– Через три дня ты этого молодца, Спортсмена, доставишь мне. Живым, понял? Я должен точно знать: Спортсмен этот сам по себе прыгает или на чьей-то веревочке!
– Сам он! Сам! Свободой клянусь! – воскликнул Крепленый.
– Ты,– тем же ровным голосом отвечал Гришавин,– так думаешь. А мне не думать, а знать надо. Я за вас всех отвечаю, понял? Ты, я знаю, ментов подключил своих?
– Угу,– кивнул Крепленый – Пусть пайку отрабатывают!
– Отключи,– распорядился лидер.– Сам должен управиться! Говорил же – авторитет роняем! – И жестко: – Да, роняем! Потому возьмешь его и привезешь ко мне. Я решу, как авторитет этот снова поднять! Три дня, Крепленый!
– Да как я его найду без ментов! – взвился тот.– Четыре миллиона народу!
– Он тебя нашел,– напомнил Гришавин.—
И ты его… нашел. И просрал! Людей подбирать не умеешь! Распустил кадры! Пьют, пыхают, девочек наших совсем загоняли. А девочкам – работать. Им клиентов обслуживать, а не твоих мудозвонов! Распустил! Один фраерок двадцать твоих киздюков отметелил! Знаешь почему? Потому что все вы после семи бухие в жопу!
– Я трезвый был,– буркнул Крепленый, прикидывая, кто мог настучать. Да любой мог, еш его так!
– Молчи! – рыкнул Гришавин, наливаясь краской.– Бухие – все! А «ствол» он у тебя забрал!
«Ну, сука,– тоже багровея, подумал Крепленый.– Поймаю – собственные яйца сожрать заставлю! Как опозорил, сука!»
– Херня это,– подал голос телохранитель лидера Берестов. Вроде бы вступился, а по смыслу… – Херня это! Ему самому руками махать не требуется. На то люди попроще есть!
– Вот-вот,– проворчал Гришавин.– Вот их-то он и просрал!
«Опустить хотят,– мелькнуло в голове Крепленого.– Спортсмена просрал, бойцов проорал… снять Крепленого с места! Хрен вам в глотку! – злобно подумал он.– Довыеживаетесь! Соберем сходняк…»
– Все, Крепленый,– сказал Гришавин, буравя его глазками.– Три дня тебе. И учти: если этот Рэмбо, Спортсмен, пойдет на контакт – а он пойдет, нутром чую, просто так этакие дела не делают,– смотри не спугни!
– Не спугну,– обещающе процедил Крепленый.– Во сне его вижу, падлу! Я его…
– И не вздумай! – отчеканил Гришавин.– Он мне живой нужен, а не полудохлый!
– Ты что ж, спустишь ему? – как ни старался Крепленый, а прозвучало угрозой.
– Мудак,– сказал лидер, оборачиваясь к Берестову.– Просто полный мудак! Я, Крепленый, сам решу, что с ним делать. Может, убью, а может… куплю! Иди, Крепленый, работай! Берестов, проводи!
Берестов, бывший боевой офицер,– Афган, Молдова, Кавказ – смотрит на бывшего кидалу, бывшего зэка Крепленого, как солдат на гниду. «Скомандуй, командир, и я сам тебе этого Спортсмена на блюде преподнесу. Хоть целого, хоть в виде рагу. А лучше этого, зэчишку! Скомандуй!»
Не командует Гришавин. Пока не командует.
– Пойдем, старина! – Легкий тычок в спину.– Машина ждет!
Проводив их взглядом, Гришавин вздохнул и потер кулаком глаз. Что за люди вокруг? Так хорошо дела развиваются – и пожалуйста. Какие убытки, какое варварство! Да уж, ломать – не строить. Малой кровью не обойдешься. Вот и сын из Франции вчера звонил: там тоже беспорядки… Да.
– Берестов,– сказал он вернувшемуся телохранителю.– Налей нам беленькой, на пару пальцев, за удачу!
Глава двенадцатая
Троллейбус, на котором ехал Ласковин, сломался. Вернее, сломалось что-то на линии, и вереница похожих на толстых тараканов троллейбусов выстроилась от Техноложки до Витебского.
А время шло. Перед этим Ласковин потерял полчаса, впустую съездив на Московский вокзал: хотел оставить в камере хранения часть денег и документы, кроме паспорта (права, лицензию и прочее). Но на Московском свободных ячеек не оказалось, и пришлось ехать на Варшавский, где народу поменьше. На Обводном Ласковин поймал «мотор», доехал до Троицкого, а там водила, пожилой дядька, вдруг вспомнил, что забыл заправиться, и предложил сделать небольшой крючок. «Минут на пятнадцать, ну не больше!» А лампочка у самого только-только замигала.
42 
