— Я люблю тебя, — шептала она, когда он, оставляя влажный след на ее шее, плечах, прокладывал дорожку поцелуев к ее груди, к соску. Захватив его губами, он играл с ним языком, покусывал зубами, зажигая в ней желание, и она, выгибаясь ему навстречу, судорожно вцепилась в его рубашку.
Что с того, что он не говорил ей «люблю»? Главное, он сейчас здесь, с ней.
Доминик проложил огненную дорожку от ее груди к животу, и его губы и язык унесли остатки холода. Губы его влажным теплом отметили местечко пониже пупка.
Язык его проникал глубже, лаская чувствительный бугорок у самой сердцевины ее существа, руками он сжимал ее округлые ягодицы.
— Откройся, каджори, — шептал он, опускаясь перед ней на колени, осторожно раздвигая ее ноги. — Позволь мне любить тебя.
Она не могла устоять, не могла, когда его руки просили столь же нежно, как и слова. Не могла, когда его пальцы ласкали лоно, с нежной настойчивостью продвигаясь вглубь, раскрывая атласные чувствительные лепестки, и затем еще, еще глубже.
— Господи, — пробормотала Кэтрин, чувствуя, как накатывает на нее горячая волна, чувствуя, как язык его скользит вверх по бедру. В том, как он ласкал ее, самозабвенно, стремясь доставить наслаждение в первую очередь ей, не думая о собственном удовлетворении, было что-то жертвенное, искупительное. Наконец губы его накрыли тот самый чувствительный бугорок и язык скользнул внутрь.
Кэтрин застонала, все тело ее объял пламень. Как долго ждала она хоть одного прикосновения, хоть единой мимолетной ласки. То, что она чувствовала сейчас, ни с чем было не сравнить. О таком она не смела даже мечтать. Она металась, стонала, вся во власти его губ, его рта, выкрикивая вновь и вновь его имя. Руки ее сжимались в кулаки. Где-то на краю сознания поднималась волна, готовая смести се, унести прочь. В ней было все — наслаждение, страсть и любовь. Дрожь прокатилась по ее телу, сладкая дрожь удовольствия.
Доминик точно угадал мгновение, чтобы покинуть ее. Волна шла на спад, но наслаждение еще не исчерпало себя. Он вернулся к ней нагой, накрыл ее рот своим и в то мгновение, когда язык его проник в ее рот, он вошел в нее, заполнив собой ее всю, одним сильным и мощным толчком.
Кэтрин вцепилась в его сильные мускулистые плечи. Тело ее выгибалось навстречу каждому его движению. Он казался таким громадным, таким сильным. Вновь и вновь он заполнял ее собой, и с каждым разом волна наслаждения все выше и выше поднимала ее. На этот раз ощущения были иными, но такими же жгучими и острыми. Кэтрин качалась на теплых волнах, наслаждаясь любовью к мужчине, который владел и ее телом, и ее сердцем.
Она почувствовала, что он тоже дрожит, что он весь напрягся, и подалась ему навстречу, готовая принять в себя его семя.
Но он отпрянул, и его семя горячей влагой залило ей живот. Кэтрин стало жаль, что от этого акта любви не суждено родиться ребенку, но грусть ее была недолгой. Пятнадцать лет ненависти… Доминик пришел к ней тогда, когда она больше всего в нем нуждалась. Доминик доказал, что она нужна ему. О чем еще просить? Даже на это она до сих пор не смела надеяться.
— Тебе хорошо? — спросил он, убирая с ее лба влажную прядь.
Кэтрин кивнула.
— Спасибо, — нежно сказала она.
— За что?
— За то, что пришел домой.
В глазах его вспыхнула боль. И тут же исчезла. Он улыбнулся светло, так, как только он один умел улыбаться, и, склонившись к ее уху, шепнул:
— До сегодняшней ночи даже не представлял, как мне нужен дом.
— То, что ты раньше сказал… — начала Кэтрин, целуя его, — это правда?
— Никакой другой женщины в мире мне не надо, — ответил Доминик.
Кэтрин почувствовала странную легкость во всем теле, еще немного, и она могла бы взлететь.
— Мне так тебя не хватало, — прошептала она.
— А я как скучал…
Кэтрин прижалась к нему. Наконец-то в мир ее возвращался покой. Доминик обнял ее. Рядом с ним она всегда чувствовала себя защищенной, даже в том, полном опасностей, мире цыган. Впервые она позволила себе надеяться и, счастливо улыбаясь в темноте, уснула.
Когда Кэтрин проснулась, Доминика рядом не было.
Глава 22
Кэтрин торопливо оделась и вышла из спальни. Мысль о том, что Доминик все-таки уехал в Лондон, не давала ей покоя. Что он чувствовал, когда проснулся? Быть может, негодование? Быть может, он готов был возненавидеть ее за то, что произошло между ними?
Кэтрин вошла в его спальню. Все здесь выглядело так, будто хозяин отлучился ненадолго: вещи висели в шкафу, никаких следов поспешных сборов. Впрочем, наверное, в лондонском доме его было достаточно костюмов, тогда и собираться не нужно. Спустившись вниз, она как бы невзначай спросила у дворецкого, где хозяин. Ей не хотелось в глазах слуг выглядеть глупо. Если он уехал, пищи для сплетен у прислуги будет хоть отбавляй.