Последние отзывы

  110  

* * *

В одиннадцать утра Колчин начал наблюдение за «Приютом милосердия». Он поставил минивэн «Шевроле Астро» на противоположной стороне улицы, перебрался с водительского места в пассажирский салон. Заняв широкий удобный диван, открыл банку газированной воды и распечатал пакет с сухим печеньем, приготовившись к долгому, возможно, бесплодному ожиданию. Около полудня «Тойота» Цыбульского остановилась перед подъездом, управляющий, какой-то печальный, погруженный в себя, зашел в помещение, забыв вытереть ноги о большой резиновый коврик. До обеда «Приют» посетили четыре женщины в длинных платьях и один старик с суковатой палкой в руке, в темном костюме, косоворотке и серой каракулевой папахе. Кавказцы пришли за материальной помощью. И еще в «Приют» завернул какой-то молокосос славянской внешности, который, видимо, разносил рекламные буклеты или искал почасовую работу. Гости задерживались в «приюте» минут на семь не дольше, получали от ворот поворот и шли своей дорогой. Колчин, наблюдая за дверью гуманитарной миссии, думал, что, возможно, именно сегодня решится судьба всей операции. Цыбульский достаточно умный человек, чтобы сообразить: деваться ему некуда. Остается два варианта: принять предложение фотографа, весьма заманчивое и щедрое, или остаться один на один с большими неприятностями. Когда Цыбульский взял тысячу долларов он полагал, что нагрел лопоухого немца, а получилось наоборот. Пану управляющему должно хватить суток, чтобы осознать ошибку и найти правильный выход из положения.

Буряк позвонил в три часа дня.

– Клиент только что связался со мной по телефону, – сказал он. – Время и место встречи по его просьбе изменили. Мы с паном встретимся у главного входа во Дворец культуры и науки в девять вечера. Ты оставайся на месте и жди звонка. А пока можешь пообедать. Как твои дела?

Колчин подумал, что все запасы сухого печенья и газировки уже уничтожены. И горячий обед сейчас очень кстати.

– Ничего интересного, – ответил Колчин. – Пан сидит в конторе. А я страшно проголодался. Отлучусь на час.

– Добро, – Буряк положил трубку.

Заперев машину, Колчин отправился в ресторан «Рыцарь». Он вернулся ровно через час, скинул ботинки и устроился на диване в салоне для пассажиров. «Тойота» Цыбульского по-прежнему стояла возле «Приюта». Налетевший ветер качал тонкие чахоточные тополя, накрапывал мелкий дождь, навевавший сон. Колчин боролся с дремотой, но, кажется, еще полчаса такой борьбы, и человек должен будет признать свое поражение.

* * *

В семь тридцать вечера Цыбульский отпустил свою помощницу и одного из охранников. Оставшись в кабинете один, открыл шкаф, надел свежую сорочку и новый галстук, бордовый в темную полоску. Причесавшись возле зеркала, посмотрел на часы и решил, что перед встречей с фотографом успеет заехать в парикмахерскую в центральном универмаге. Нужно подравнять волосы и сделать маникюр. Цыбульский был готов выскочить из кабинета, когда в дверь постучали. Видимо, охранник хочет о чем-то спросить, больше беспокоить некому. Цыбульский не успел сказать «заходите», как дверь открылась. Порог перешагнул Зураб Лагадзе. За спиной нежданного гостя стоял молодой парень Богуслав, второй месяц служивший в приюте охранником. Зачем он поднялся сюда снизу? Цыбульский остановился посередине кабинета под люстрой, он не смог скрыть замешательства. Сердце забилось тяжелыми толчками, от волнения ладони сделались влажными.

– Я думал, вы сейчас в Турции, – сказал Цыбульский.

Зураб дружелюбно улыбнулся, шагнул к управляющему и крепко пожал его руку.

– Был в Турции, – сказал Зураб. – Только вчера вечером прилетел в Варшаву. Хотел предупредить вас, но потом решил сделать сюрприз. Но, кажется, здесь не рады моему появлению?

Цыбульский постарался изобразить на лице гримасу, хоть отдаленно напоминающую улыбку.

– Напротив, очень рады. Хорошо, что зашли.

Цыбульский сердито посмотрел на охранника.

– Ты что здесь делаешь? Иди на пост к дверям.

– Это я, – вступился Зураб. – Я попросил Богуслава подняться со мной наверх. Так получилось, что я приехал без охраны. А без своих мальчиков я чувствую себя не совсем уверено. Это моя странность, своего рода комплекс.

– Тогда постой в коридоре, – сказал Цыбульский.

Богуслав кивнул, вышел в коридор и плотно закрыл за собой дверь. Зураб взял стул, поставил его на середину светло бежевого ковра. Расстегнул пиджак, сел, забросив ногу на ногу. Цыбульский, чтобы не стоять перед Зурабом навытяжку, как проштрафившийся солдат перед офицером, тоже взял стул, сел на его краешек. Наклонился вперед, словно приготовился услышать что-то важное.

  110