Саймон неожиданно засмеялся.
— В таком случае мне лучше немедленно предъявить свои права мужа, — объявил он и, снова сжав ее руку, поднес к губам. Кожу обожгло горячим дыханием. — Что она сказала тебе? — пробормотал он, не выпуская ее пальцев.
— Изложив основные факты, она добавила, что мне следует выполнять все твои пожелания и не жаловаться, если что-то не понравится. А уж если все происходящее покажется чересчур неприятным, думать о тех невероятных деньгах, которые ты положил на мой счет, — выпалила Аннабел, но тут же пожалела о сказанном, опасаясь, что мужа может оскорбить такая откровенность. Саймон лишь усмехнулся.
— Приятная альтернатива. Раньше советовали думать об Англии, — обронил он и, откинув голову, оглядел жену. — Может, стоить улестить тебя нежными тирадами о переводах денег и процентах?
Аннабел ловко повернув руку, коснулась кончиками пальцев его губ, обвела края и чуть погладила подбородок.
— В этом нет необходимости. Достаточно и обычных любезностей.
— О нет, обычные любезности не годятся для тебя, — заверил Саймон, подавшись вперед и приоткрывая ее губы своими. Руки нашли ее тело под снежными сугробами кружев. Теперь, без корсета, она ощущала его жаркие прикосновения под тонкой тканью рубашки, и кончики ее грудей стали восхитительно чувствительными. Его ладонь медленно сползала по лифу и, найдя упругую тяжесть, взвесила, почти благоговейно. У Аннабел перехватило дыхание, когда он стал перекатывать ее сосок между большим и указательным пальцами.
— Женщина в первый раз обычно испытывает боль, — пробормотал он.
— Да, я знаю.
— Не хочу причинять тебе страдания.
Это признание удивило и тронуло Аннабел.
— Мама сказала, что долго это не продлится, — утешила она.
— Что, боль?
— Нет, все остальное.
Она так и не поняла, почему он расхохотался.
— Аннабел…
Его губы прижались к ее горлу.
— Я захотел тебя с той минуты, как увидел у театра. Поверь, я не смог оторвать от тебя взгляда. С трудом верилось, что ты настоящая.
— И ты продолжал смотреть на меня во время представления, — добавила она, слегка охнув, когда он прикусил шелковистую мочку ее уха. — Сомневаюсь, чтобы ты узнал хотя бы какой-то факт о падении Римской империи.
— Зато узнал, что никогда не целовал губ мягче.
— Интересный способ знакомства.
— Я ничего не мог с собой поделать. Стоять рядом с тобой в темноте оказалось самым безбожным искушением, какое только можно вообразить! Я и думать мог только о том, как ты прекрасна и как сильно я тебя желаю. И когда свет погас, я не смог больше сдерживаться, — признался он и с нотками чисто мужского самодовольства прошептал: — И ты не оттолкнула меня.
— Потому что ты застал меня врасплох.
— И по этой причине ты не возражала?
— Нет, — призналась она, прислоняясь к его щеке своей. — Мне понравился твой поцелуй, и ты, кстати, это знал.
Саймон слегка улыбнулся:
— Я надеялся, что симпатия будет взаимной.
Он взглянул в ее глаза. Сейчас их лица были так близко, что носы почти соприкасались.
— Пойдем в постель, — прошептал он с едва различимой вопросительной интонацией в голосе.
Аннабел с прерывистым вздохом кивнула и позволила подвести себя к большой постели с балдахином и стеганым покрывалом из тяжелого темно-красного шелка. Откинув его, Саймон уложил Аннабел на свежие простыни, и она подвинулась, чтобы дать ему место. Он встал у постели и, пристально глядя на нее, стал раздеваться. Контраст между дорогой модной одеждой и грубой мужественностью его тела был поразителен. Как и ожидала Аннабел, у него был мускулистый торс, и на плечах и спине перекатывались бугры мышц. Зато живот был плоским, а бедра — узкими. Смуглая кожа в свете ламп казалась янтарно-золотистой, как только что выплавленная бронза. Даже темная поросль, покрывавшая грудь, не могла смягчить мощных выпуклостей. Самый энергичный, самый здоровый, самый сильный человек на свете… Может, он и не соответствует идеалу бледного, хрупкого аристократа… но Аннабел находила его великолепным.
Стрелы волнующего предчувствия пронзили Аннабел, когда он лег рядом.
— Саймон, — тяжело дыша, взмолилась она, едва он обнял ее, — мама не сказала… могу ли я что-то сделать для тебя сегодня ночью…
Он стал играть ее волосами, и каждое движение пальцев посылало новые волны жара по ее спине.
— Сегодня тебе ничего не придется делать. Только позволь держать тебя… касаться… узнать, какие именно вещи тебе нравятся…