66 
— Дьюара не проведешь. Он догадается, кто стоит за похищением. Будем надеяться, что он не вызовет меня на дуэль.
— Дуэли запрещены законом, и, поверь, если бы он тебя ранил, я бы добилась его ареста и сурового наказания. Дьюар достаточно умен и не может не знать об этом.
— Но мальчишку нужно непременно убрать, — вздохнул Мейсон.
— Точно. Как только мы сделаем это, ты станешь графом Олдриджем. Без доказательства твоей причастности Дьюару придется с этим смириться.
— Разве что убить меня. Давай не будем забывать, что он служил в армии майором. Решительности и твердости ему не занимать. С ним шутки плохи.
Френсис приблизилась к очагу и стала смотреть на огонь. На ее бледной коже и длинном тонком носу играли отблески пламени.
— Нам не удалось заполучить мальчишку. Попытка похитить его тоже провалилась. Нужно иное решение. Получше.
Мейсон вздохнул:
— Я думаю об этом не переставая. Лучше всего подкупить кого-нибудь в доме, того, кто будет держать нас в курсе всего, что происходит, и делать то, что мы ему скажем. Разумеется, за хорошие деньги.
— Кого-то из прислуги? — обернулась Френсис.
— Возможно. Или из охраны.
— Но следует проявить большую осторожность в выборе. Иначе мы опять ничего не добьемся.
Мейсон стиснул зубы.
— Мне и без того хватает неудач. Мы слишком многим рискуем. Провалы больше недопустимы.
Френсис подошла к нему.
— Напряжение, которое ты испытываешь последнее время, начинает сказываться на твоих нервах. Сегодня, мне кажется, ты заслужил немного… радости.
Мейсон коснулся ее щеки.
— Ты необыкновенная женщина, Френсис. Ты понимаешь, что нужно мужчине. — Он улыбнулся. — Думаю, ты права. Наверное, я сегодня вечерком развеюсь. Не жди меня рано.
Френсис подняла на него глаза.
— Желаю хорошо повеселиться, сердце мое. Завтрашний день будет получше.
Мейсон переключил мысли на вечер, который собирался провести в эксклюзивном борделе мадам Лафон. К выполнению намеченного плана он приступит завтра, а сегодня предастся чувственному наслаждению.
Из музыкального салона, находившегося в противоположном крыле огромного кирпичного особняка, доносились звуки рояля. Ужин закончился. Хотя поначалу Рис намеревался увести жену в спальню, он все же заставил себя дождаться более подходящего часа и направился в библиотеку немного поработать. Завтра он перейдет в кабинет, который уже перекрасили и, в общем, отремонтировали. Холидей-Хаус, как и Брайервуд, начал восприниматься им как его дом. Странное ощущение для человека, проведшего большую часть сознательной жизни в дороге. Армейская служба бросала Риса с место на место, и он убедил себя, что такая жизнь ему по душе. Что всегда мечтал об этом. Теперь же, когда он думал о женщине наверху и ребенке в детской, возникало чувство дома и семьи.
Музыка, драматичный концерт Брамса, не давала ему покоя. Рис встал и направился в комнату, откуда слышались звуки.
Дойдя до музыкального салона, он остановился послушать. Элизабет сидела к нему спиной на деревянной скамеечке, не подозревая о его присутствии. Еще какое-то время он наслаждался ее игрой, но, как мужчина с неуемным аппетитом, не мог оставаться равнодушным к той, что влекла его с такой непреодолимой силой.
Он тихо прикрыл дверь и направился к ней, вспоминая, с какой пылкостью отвечала она на его поцелуи в библиотеке. После прошлой ночи он гораздо лучше самой Элизабет знал, что ей нужно. Олдридж, насколько ему было известно, просто приходил к ней, заваливал на матрас и брал то, что хотел.
Рис понимал, что Элизабет боялась удушающей жестокой грубости, и, пока он не сумеет заставить ее довериться ему окончательно, он должен избегать тех поз, в каких овладевал ею Олдридж.
Рис про себя улыбнулся. Он сумеет держать страхи жены в узде, занимаясь с ней любовью более изобретательными способами. Эта мысль его весьма порадовала.
Рис безмолвно пересек комнату и остановился за спиной Элизабет. Легко положил ладони ей на плечи и нежно коснулся губами шеи.
Она на короткое мгновение сбилась, но, быстро овладев собой, продолжала играть. Губы Риса проворно пробежали по ее коже.
Чувствуя за спиной присутствие мужа, она физически осязала силу его желания. Пламя в очаге чуть теплилось, выбрасывая золотые искры. Голубые бархатные шторы на окнах были сдвинуты, одиноко горевшая лампа мягко освещала комнату. Закрытая дверь создавала обстановку уединенности.
66 
