32 
– Вы просто уличный фигляр, – нагло произнес офицер. – Как вы смеете говорить со мной в таком тоне! Я требую удовлетворения, и, клянусь Богом, я его получу! Я преподам вам такой урок, что вы запомните на всю жизнь!
Он говорил все громче и громче, и Гизела с ужасом обнаружила, что вокруг уже начали собираться люди, среди которых она увидела других немцев из той же компании. Они выглядели так же непривлекательно, как и их товарищ.
Гизела покраснела и, встав из-за столика, подошла к отцу.
– Папа, прошу вас, уйдемте, – взмолилась она.
– Не так быстро, – сказал офицер. – Мы еще не потанцевали, а я уверен, что вы не откажетесь.
Прежде чем Гизела успела что-то сказать, ее отец воскликнул:
– Я не могу позволить тебе связываться с этим человеком. Мы уходим!
– Только после нашего поединка, – перебил его офицер. – Я требую удовлетворения и надеюсь, вы не настолько трусливы, чтобы отказаться!
Гизела молила Бога, чтобы отец не стал обращать внимания на нападки и они поскорее ушли бы отсюда, но Пол Феррарис уже отвечал:
– Если это все, что вы от меня хотите, я готов принять вызов. Назовите время и место.
Немец захохотал:
– Оказывается, у этого уличного фигляра есть немного смелости. Так позвольте сообщить вам, что мне не нужно назначать вам встречу. Я поколочу вас прямо здесь и сейчас, а потом мы с вашей милой дочкой потанцуем, как я и хотел с самого начала.
– Нет… папа, нет! Вы не должны… этого… делать! – взмолилась Гизела, но замолчала, увидев, что отец ее даже не слушает. Лицо его выражало крайнюю решительность.
– Отлично, – спокойно ответил он. – Мы будем драться. Если я одержу победу, то вы принесете извинения мне и моей дочери!
– Извиняться придется вам! – гневно воскликнул немец. – Разойдитесь, господа, дайте нам место. Я собираюсь поставить этого музыкантишку на колени.
– Пожалуйста, господа, остановитесь! – взмолился управляющий. – Ваше превосходительство, не надо портить веселье!
Но он напрасно взывал сначала к офицеру, потом к Полу Феррарису – они его не слушали.
Гизела онемела от ужаса. Она уже плохо осознавала, что происходит, и будто сквозь туман видела двоих людей, стоящих посреди зала с рапирами в руках.
Немец вернулся к своему столику, чтобы оставить там мешавший ему мундир.
Пол Феррарис, проводив его взглядом, тоже принялся стаскивать с себя фрак. Гизела воскликнула:
– Прошу вас, папа! Не надо! Нельзя драться с таким человеком. Уйдем отсюда! Какая разница… Пусть даже он назвал вас… трусом…
– Разница есть, и очень большая. Я не могу позволить этому мерзавцу, который даже не умеет пить, оскорблять меня!
– Он может вас ранить!
– Возможно, но я все равно должен с ним драться!
– Папа… Пожалуйста!
Но все ее мольбы и уговоры были бесполезны. По выражению глаз отца она поняла, что он не отступит.
Она вспомнила, как отец говорил, что в студенческие годы любил фехтовать.
Но это было так давно, а немец силен и молод. Разве есть у отца надежда одержать победу?
– Папа, нет! – в отчаянии воскликнула Гизела. – Я пойду танцевать с этим господином!
– Неужели ты думаешь, что я позволю этому наглецу прикасаться к тебе? – сказал Пол Феррарис. – Не стоило везти тебя в такое место, но раз уж мы оказались здесь, то и уйти должны с достоинством.
Гизела, несмотря на отчаяние, надеялась, что отца еще можно уговорить уйти, но у нее уже не было возможности поговорить с ним.
Пол Феррарис, стройный и элегантный, в белой рубашке из тончайшего льна, не спеша прохаживался в центре зала.
Владелец клуба пригласил ему в секунданты уже немолодого, солидного человека – без сомнения, значительное лицо.
Гизела осталась за столиком и с тревогой смотрела, как отец разговаривает с секундантом, а с другой стороны зала к ним направляется офицер в сопровождении своих товарищей. Они громко смеялись и шутили.
Без своего великолепного мундира немец выглядел еще непригляднее. Взгляд, который он бросил на Пола, ясно говорил, что он уверен в своей победе.
Но если он победит, ей придется с ним танцевать!
Гизела едва удержалась, чтобы не броситься к секундантам, умоляя их остановить дуэлянтов.
Она понимала, что это ничем не поможет, а только послужит поводом для новых оскорблений.
Гизела сознавала, что должна держаться с достоинством и вести себя так, чтобы не оскорбить гордость отца.
Все посетители клуба глазели на дуэлянтов. Оркестр не переставал играть, и казалось, что перед зрителями разворачивается представление, специально задуманное для их развлечения.
32 
