— Для вас у меня целая вечность, — ответил герцог.
Дзанетта засмеялась и, повернувшись к остальным своим гостям, по очереди протянула им руку.
— Вы должны идти, друзья мои. Герцог — это тот человек, который занимает особое место в моем сердце. Если не ошибаюсь, он не задержится в Венеции, и, как вы сами понимаете, раз мне представилась возможность похитить у него часок-другой, мне не следует откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня.
Молодые люди посмотрели на герцога с неприкрытой ревностью, но делать нечего, пришлось им откланяться.
Когда они ушли, Дзанетта велела слугам подать вино и говорить всем, что ее нет дома.
Потом она взяла герцога за руку и усадила рядом с собой на удобный диван.
— Что привело вас сюда? — спросила куртизанка.
— Удовольствие, — ответил англичанин, — и, конечно, желание увидеть вас!
— Я приму такое объяснение, хотя уверена, что это неправда! — усмехнулась Дзанетта. — Когда я услышала о вашем прибытии, я узнала, что вы не один.
Герцог промолчал, и она спросила:
— Вы женились?
— Нет, нет! — воскликнул герцог. — Я уже говорил вам, Дзанетта, что никогда не женюсь. Брачные узы не по мне, я предпочитаю свободу — это куда веселее.
— Значит, ваша спутница…
— Просто ошибка. Мы все совершаем их!
— Верно, — согласилась Дзанетта и с этой минуты больше не вспоминала об Одетте.
Они еще долго разговаривали, а когда подошло время ужина, перешли в маленький, уютный будуар, где был накрыт стол на двоих, и свечи отбрасывали мягкий свет на красивые и очень выразительные глаза Дзанетты.
Эта венецианка отличалась умом и к тому же обладала сочувствием и пониманием, перед которыми мало кто из мужчин мог устоять.
Также не было сомнений, что она использует все свои женские хитрости и чары, чтобы привлечь мужчину.
Они не спеша поужинали, а когда наконец встали, герцог привлек к себе Дзанетту.
Она обольстительно улыбнулась ему, ее влекущие губы явно жаждали его губ.
— Ты очень красива, — глухо сказал герцог.
— А ты абсурдно хорош, — ответила куртизанка.
Дальнейшие слова были не нужны. Губы герцога слились с ее губами. Твердые и страстные, они встретили пылкий ответ, и англичанин понял, что Дзанетта по-прежнему способна пробуждать в нем желание, как никакая другая женщина.
Но когда ее губы жадно раскрылись под его губами, герцог вдруг вспомнил мягкость и невинность губ Катерины.
«Готов поклясться, что я первый мужчина, поцеловавший ее», — подумал он.
Тут Дзанетта обхватила руками его шею, соблазнительно прижалась к нему всем телом, и опьяняющая страсть поглотила их обоих.
Глава 2
— Доброе утро, Катерина, ты мне нужна.
Катерина сделала книксен, здороваясь с дедом, и прошла по роскошному ковру салона к столику у окна, за которым завтракал дож.
Людовико Манин прекрасно выглядел для своих лет, и улыбка, которой он наградил внучку, показала, что в молодости он был неотразимо обаятелен.
Несмотря на свое высокое положение, ибо как глава Республики он был монархом, Людовико Манин по-прежнему обращал внимание на хорошеньких женщин.
Он с удовольствием посмотрел на Катерину, отмечая, что бледно-зеленое платье выгодно оттеняет рыжее золото ее волос, типично венецианских. Однако в противоречии с остальным в ее внешности были голубые глаза, создающие поразительный контраст с волосами, и эти голубые глаза ни на минуту не позволяли родственникам девушки забыть о ее английской крови.
— Я должен кое-что сказать тебе, Катерина, — начал дож, но только девушка приготовилась внимательно слушать, как их прервали.
Франческо Манин вошел в комнату, и при виде дяди у Катерины как обычно сжалось сердце — так он был похож на ее отца.
— Доброе утро, папа, доброе утро, Катерина, — сказал Франческо. — Превосходный день для карнавала, но в это время года все дни превосходны.
Поцеловав Катерину в щеку, он уселся за стол рядом с отцом.
— Это правда, папа, что ты созвал заседание Коллегии на это утро?
— Да, правда, — ответил дож, — и сенаторы крайне раздражены, что должны отказаться от увеселений карнавала, чтобы опять выслушивать герцога Мелфорда с его поучениями, которые я лично нахожу на редкость скучными.
— Поучениями? — воскликнул Франческо. — Да кто ему дал право вас поучать!
— Ну, возможно, я несколько преувеличил, — улыбнулся дож. — Пожалуй, он не столько поучает, сколько предупреждает, и я бы даже сказал, умоляет.