Карина понятия не имела, как долго она просидела в гостиной, обращаясь к Всевышнему с мольбой в сердце. Она страдала, и душевные муки причиняли ей почти физическую боль.
Карина услышала шаги и вскочила. Дыхание перехватило, кровь отхлынула от лица. Напряжение было столь велико, что она почувствовала, что вот-вот потеряет сознание, когда в комнату вошел ее муж.
Карина взглянула на него и перевела дыхание, он выглядел так же, как и всегда, только галстук был завязан не так безукоризненно, как прежде.
Он холодно, как ей показалось, взглянул на нее и сказал суровым голосом:
— Едем, Карина!
Сначала она хотела отказаться. Но когда он велел лакею перенести ее сундук в фаэтон, безропотно пошла к выходу.
Не сознавая, что делает, Карина надела шляпку, которую ей протянула няня, сунула руки в рукава зеленой шелковой мантильи, в которой приехала из Лондона.
— Его Сиятельство — настоящий джентльмен, — сказала няня, когда Карина поцеловала ее на прощание. — Делай, что он тебе велит, моя девочка. Так будет лучше.
Карина чувствовала себя как школьница, сбежавшая с уроков, которую за руку опять ведут в школу.
Она села в фаэтон, и они поехали. Гнедые сэра Гая Меррика одиноко стояли на обочине.
Боясь, что лакей ее услышит, Карина не стала спрашивать, что произошло, да она бы и не смогла сейчас вымолвить ни слова.
Лошади графа еле плелись, и она поняла, что граф загнал их. Ей хотелось знать, почему он вернулся из Эскота. Но они были не одни, и поэтому она молчала. При мысли, что будет, когда она останется вдвоем с мужем, ей хотелось убежать и спрятаться.
Они ехали по незнакомой дороге. Спустя какое-то время Карина поняла, что они возвращаются не в Лондон, а в поместье Дроксфорд, находившееся в трех километрах от Северна.
Когда подъехали к чугунным узорчатым воротам и Карина увидела в отдалении дом, ей показалось, что он, как драгоценная брошь, в обрамлении густой зелени сада.
Черные лебеди отражались в серебристой глади пруда, стекла блестели на солнце, на фоне ярко-синего неба отчетливо вырисовывались башенки, статуи и остроконечная крыша.
Граф подъехал к парадному подъезду. По широким ступеням каменной лестницы навстречу устремились лакеи. Они помогли Карине выйти.
— Вы, вероятно, устали, миледи, — сказал граф, когда они вошли в парадный зал. — Идите и отдохните. Мы поговорим позже. Встретимся за час до ужина.
Чувствуя себя глубоко несчастной, Карина поднималась по лестнице вслед за дворецким. На верхнем марше стояла домоправительница в шуршащем черном шелковом платье. На широком поясе позвякивали ключи.
— Добрый день, Ваше Сиятельство! Какая честь для нас! Мы давно ждали, когда вы соблаговолите пожаловать в Дроксфорд, — рассыпалась в любезностях экономка.
— Благодарю вас, — робко ответила Карина.
Ее спальня поражала великолепием. Но Карина, взволнованная и ошеломленная событиями дня, не обратила внимания на роскошное убранство комнаты. Она с трудом осознавала, что с ней обращаются как с новобрачной и что эту комнату специально приготовили для молодой графини. Разве она графиня? — подумала Карина. Она обманщица. Раздевшись, она забралась под простыни, окаймленные кружевами.
Экономка уговаривала ее съесть что-нибудь. Карина, чтобы избежать ненужных споров, проглотила несколько ложек супа и съела кусочек цыпленка. Она хотела только одного, чтобы ее оставили в покое.
Наконец экономка задернула шторы и ушла. Карине казалось, что, как только останется одна, она даст волю слезам и заснуть не сможет. Однако после бессонной ночи она сразу же погрузилась в глубокий сон. Когда проснулась, к своему удивлению, поняла, что проспала почти четыре часа.
Ванна, наполненная горячей водой, ждала ее у растопленного камина.
— Хотя сейчас и лето, миледи, но поскольку этими огромными комнатами редко пользуются, в них прохладно даже в самый жаркий день, — объяснила экономка.
Вода благоухала духами, полотенца пахли лавандой, и когда Карина оделась, она почувствовала, что волнения и страхи улеглись.
Марта, выполняя ее приказание, уложила в сундук самые простые платья. И теперь, очутившись в великолепном доме графского поместья, Карина с сожалением подумала о том, что ей нечего надеть. Единственное нарядное платье из белой кисеи, отороченное по подолу кружевами и отделанное атласом по глубокому вырезу лифа, могло соперничать с великолепием внутреннего убранства дома. Оно подчеркивало ее тонкую талию, но выглядело весьма скромно в сравнении с изысканными туалетами, которые шила ей Иветта.