44 
– Мне очень жаль, что вам пришлось изменить ваши планы, – сказал Великий князь. – Это очень великодушно с вашей стороны.
Речь его высочества была старомодно вежливой, что в прежние времена придавало ему неотразимое обаяние.
– Если честно, – ответил герцог, – то я не жалею, что не попал в этот раз в Каир, который всегда считал шумным местом. Кроме того, я уверен, что князь Иван будет представлять там мои интересы не хуже, а может, даже лучше меня.
– Он очень благодарен за вашу доброту, как и я, за вашу заботу об Александре, – сказал Великий князь.
– Главное теперь, – ответил герцог, – доставить вас доктору Шмидту, и мы отправимся, как только заказанная провизия будет на борту.
Великий князь улыбнулся:
– Я бы не хотел, чтобы мы оставили ее на берегу!
В ожидании княжны герцог вспомнил, как перед его уходом ее отец вновь выразил ему признательность, а она не проронила ни слова благодарности.
Ее глаза показались ему тогда очень большими и темными на ее бледном лице. Видимо, она все еще была в шоке от известия, что ее отцу предстоит операция, и ни о чем другом не в состоянии была думать.
Дверь открылась.
– Ее светлость к вашей светлости? – объявил Доукинс.
Она вошла, и герцог сразу уловил в ней перемену, но не мог догадаться о причине.
Она была в легком цветастом платье, купленном князем Иваном до его отъезда.
Это было простенькое платьице из тонкого муслина, какие носят женщины в тропиках, и, видимо, недорогое, приобретенное в одном из магазинчиков, теснившихся вблизи причалов.
Пестрая расцветка ткани была нанесена на белом фоне, и хотя платье было несколько великовато княжне, у него длина была модной и не доходила до щиколоток. Герцог обратил внимание, что она наконец надела чулки, очевидно, тоже купленные князем, и теперь они облегали ее тонкие, изящные ножки. Но на ней были все те же изношенные туфли, в которых она впервые вступила на яхту.
Все равно княжна выглядела теперь совсем другой без своего прежнего старенького платья и красной скатерти, в которую куталась, пока они не очутились под солнцем Египта.
Герцог нашел, что светлый тон платья очень ей к лицу и придает более юный вид.
Она будто вся светилась в этом платье. Однако герцог заметил, что княжна сильно озабочена, видимо, предстоящей операцией отца. Он решил, что должен попытаться как-то ее успокоить.
– Я хочу… поговорить… с вами, – сказала княжна.
Герцога удивил ее смущенный и несколько неуверенный голос, так не похожий на ее прежний отчужденный, надменный тон.
– Я рад этому, – ответил герцог. – Может быть, мы присядем?
Он указал ей на кресло, в котором княжна сидела в тот первый раз и старалась скрыть, что она без чулок.
Он сел напротив нее и приготовился слушать.
Помня ее черствость в общении с ним, герцог не счел нужным облегчать ей задачу.
– Я… я не знаю, как… начать, – сказала она как-то беспомощно.
– Если вы хотите выразить вашу благодарность, – сказал герцог, – то ваш отец уже очень красноречиво это сделал, и, честно говоря, я не люблю, когда меня благодарят.
– Ну почему же, – отвечала княжна, видимо, думая, что правильнее будет возразить. – Каждому приятна оценка его заслуг.
Герцог улыбнулся:
– Ну что ж, я выслушаю вас, раз уж вы хотите сказать:
«благодарю вас».
– Я действительно благодарю вас, – сказала княжна, – но это… не все.
Герцог огорчился.
– Я, конечно, более благодарна, – продолжала она, – чем смогу когда-либо выразить это словами. Вы не только пожертвовали своими планами в Каире, чтобы доставить папу в Монте-Карло, но и заплатите за его операцию.
Последние слова вырвались у нее скороговоркой, и герцогу стало ясно, почему она хотела видеть его и почему так смущена и застенчива.
– Я просто рад сделать все, что в моих силах, чтобы помочь вашему отцу, – сказал он.
– Дело , не в этом.
– В чем же?
Она вновь заколебалась, потупя взор, и темные ресницы оттеняли ее бледные щеки.
– Я… думаю, как я смогу… отплатить вам.
Вот чего ему следовало ожидать, подумал герцог.
Вообще-то герцогу не приходило в голову, что Милица, подшивая одежду Нэнси на всем пути до Александрии, все еще считает своим долгом отплатить и за операцию отца, которая обойдется в очень круглую сумму.
Герцог знал, что в Монте-Карло, как нигде, любой врач хочет получить такой же гонорар, что и врачи на Харлей-стрит в Лондоне, а может быть, и вдвое больше.
44 
