63 
«Как все мы всё молчаливо понимаем. И как всех нас это паскудство устраивает…»
Зато в понедельник вечером появился просто Вова в хорошем настроении. И Сашка наверстала своё. Странно, но она даже по нему соскучилась. И что ещё более странно – он предупредил её, что заедет.
«Неужели ничего не знает? С его-то паранойей… Вроде, нет… Чёрт его знает. Он же только в мирной жизни психопат. Если вдруг почувствовал себя на войне – всё, жди беды. Он будет кроток, смирен и хитёр. Он начнёт кропотливо подготавливать операцию, содрав с себя на время всё человеческое: любые чувства, любые эмоции. Включая ревность. Если он уже на войне – он машина, а не человек… Зато у него стоит!.. Дура ты, Санечка!»
Владимир Викторович на той неделе более не появился. Сергей Валентинович заезжал за Сашкой каждый вечер – вторник, среда, четверг – точно к окончанию рабочего дня. Ресторан, прогулка, художественный свист, доставка к дому. Никаких докучливых разговоров. Приятное времяпрепровождение.
«Ну что ж… Как минимум, я экономлю не только на ужинах!»
В пятницу Боровиков позвонил и голосом, исполненным отчаяния, провещал:
– Санечка, я задерживаюсь на работе.
– Я как-нибудь переживу, – усмехнулась Сашка в трубку.
– Возможно, этого не переживу я, моя ехидная прелесть. Поэтому бери такси и приезжай ко мне в контору. Я уже заказал ужин с доставкой. Ты ничего не имеешь против японской кухни?.. Санечка? Почему ты молчишь?
– Извини, я просто улыбаюсь.
– Чему?
– Твоему приглашению. Это так трогательно. И ещё немного – японской кухне. С ней у меня связаны некоторые улыбчивые воспоминания.
– Приезжай скорее. Мы с бухгалтером ещё немного поработаем, а потом сходим с тобой в театр. Уже без бухгалтера, разумеется. Ты любишь оперу?
– Люблю. После японской кухни опера – моё любимое блюдо. Особенно теперь, когда у меня нет зубов мудрости, – Сашка уже вовсю хихикала.
– Крошка, несмотря на классическое математическое высочайшее образование, мне никогда не постичь логики изменчивости твоих словосочетаний и построений, но ты прелесть, и этого мне более чем достаточно.
– Это потому, дорогой Ватсон, – проскрипела Сашка, – что я сообщаю вам сразу результат, опуская ход моих рассуждений!
– Приезжай, детка.
– Как только ты соизволишь положить трубку.
– Будешь подъезжать – позвони. Я встречу.
Встретил. Расплатился с таксистом.
Контора у дяди Серёжи была солидная. Кабинет – помпезный. (У просто Вовы в головной ресторации всё было куда как скромнее – скорее командирский штаб, чем апартаменты владельца). Дубовый резной стол. Огромное претенциозное кресло. Гибрид кожаной роскоши и пластмассовой рациональности. Вечный памятник корпоративной безвкусице. Книжные шкафы – родные братья того, платяного, из Вовиной квартирки. На стене – копия Микеланджело. Фрагмент.
– Ух ты! Любишь этот сюжет? – Сашка подошла к картине поближе. – Могли бы и кракелюр изобразить для солидности, благо нынешние технологии позволяют.
– Эти руки? Да, неплохи. Оформитель повесил. Мне кажется, она соответствует роду моей деятельности. Connecting people, все дела. А что такое кракелюр?
– Ты серьёзно?
– Что именно?
– Про руки.
– Ну, это же руки?..
– Это фрагмент фрески Микеланджело «Сотворение Адама». Слыхал о таком? Это очень давно было. Буквально на пятый день после начала. Фреска же написана гораздо позже – около 1511 года и является четвёртой из девяти центральных композиций потолка Сикстинской капеллы, посвящённых девяти сюжетам книги Бытия. «Вначале сотворил Бог небо и землю». Ассоциации есть?.. Именно так начинается книга Бытия. Так вот, «Сотворение Адама» – одна из самых сильных композиций росписи Сикстинской капеллы. Тебе интересно, что там ещё, кроме «ампутированных» оформителями рук?
– Конечно, интересно. Особенно теперь, когда ты, детка, выставила меня полным идиотом. И на сей раз – совершенно заслуженно, – он наконец-то смотрел на Сашку с уважением, а не с дебильным умилением или затаённым гневом.
– А в референты возьмёшь? На визитке можно написать: «Александра Ларионова – стройная образованная блондинка. Сексуально-интеллектуальные услуги. Дорого».
– Возьму. Рассказывай.
– Ах, да… Ну, так вот. Кроме рук там ещё в бесконечном пространстве парит Бог-Отец, окружённый бескрылыми ангелами, держащими реющую красную тунику. Рука Бога-Отца протянута навстречу руке Адама. И почти касается её, как ты отчётливо можешь видеть на своей картине неизвестного художника, названной тобою «Руки». Лежащее на скале тело Адама постепенно приходит в движение, пробуждается… Гений художника настолько велик, что даже в статике, коей является любая картина, это движение можно ощутить. Адам пробуждается к жизни. До сих пор он был всего лишь куклой. Чуркой. Буратино. И тут твой неизвестный художник прав: этот обоюдный жест – кульминация всей композиции. Рука Бога-Отца сотворяет уже не тело, но душу. Точнее – дух. А рука Адама – воспринимает этот божественный импульс. Всё его тело впитывает божественную энергию, поверь на слово. Тем, что их руки не соприкасаются, художник хотел подчеркнуть невозможность соединения божественного и человеческого. Ну, так, во всяком случае, считают искусствоведы. Что на этот счёт полагал сам Микеланджело, нам не дано знать. Лично мне приятнее думать, что Микеланджело, как и я, ощущал, что для энергий вроде божественной непосредственный тактильный контакт вовсе ни к чему. И под Богом-Отцом имел в виду вовсе не мощного старика, изящно парящего в воздухе, а именно гигантскую, неизмеримую творческую энергию. Адам же – всего лишь человек. Сильный и красивый. Каким и написан. На фреске на самом деле Микеланджело изобразил вовсе не сотворение «костюма» человека, ремесло за кадром, а именно тот момент, когда Адам получает душу. Страстное искание духа. Неутомимую жажду познания. Пятый элемент. Архетипическое бессознательное содержимое. Вселенский код, многоголосье «Я». Называй как угодно. Но это именно то, что и есть сотворение человека. А ты – «руки»…
63 
