Особенно,... 
92 
Габриэль уронила письмо на колени. Кому он сделал плохо? Ничего себе! Она пробежала глазами остальные строчки, полные дальнейших умозаключений и оправданий. Кевин называл Джо разными словами, надеясь, что ей хватило ума понять его коварство: мол, Джо использовал ее, чтобы добраться до него, Кевина. Он надеялся также, что она его уже бросила. Габриэль удивилась, что он не знает о ее роли во всей этой истории. В конце письма он просил ее писать ему, как будто они остались друзьями. Эта идея ее не вдохновила, и с письмом в руке она вернулась в гостиную.
— Что было в твоем конверте? — спросила Клер. Она стояла у стола и толкла пестиком в ступке свежие лепестки лаванды и розы.
— Письмо от Кевина. Он просит у меня прощения и говорит, что не чувствует за собой большой вины. К тому же он крал только у богачей. — Габриэль бросила письмо в мусорную корзину. — Наверное, это и есть те самые хорошие новости, которые пророчила мне твоя бабочка.
Мама посмотрела на нее своим обычным спокойным взглядом, и у Габриэль возникло такое чувство, как будто она только что обидела невинного, простодушного ребенка.
В последнее время она не могла себя сдерживать. Стоило ей открыть рот, и весь гнев, что копился у нее в душе, выливался на окружающих.
На прошлой неделе ее тетя Иоланда восторгалась своим кумиром Фрэнком Синатрой, и Габриэль прорычала:
— Синатра — придурок! Так думают все, кроме женщин, которые подрисовывают себе брови.
Габриэль тут же извинилась перед тетей. Иоланда вроде бы приняла ее извинения и забыла обиду, но час спустя случайно прихватила в супермаркете соус для индейки.
Габриэль была сама не своя. В один день сразу двое мужчин разбили ей сердце, и она утратила веру в себя.
— День еще не закончен, — сказала Клер и показала пестиком на маленький тисненый конверт, лежавший на столе. — Хилларды устраивают вечеринку и приглашают всех, кто принимал участие в поисках их картины.
— Я не могу пойти. — Одна лишь мысль о встрече с Джо вселяла в нее трепет. У нее было такое чувство, как будто она проглотила мистического «монарха», из маминого сада.
— Ты не можешь прятаться здесь вечно.
— Я не прячусь.
— Ты скрываешься от собственной жизни.
Конечно, скрывается. Ее жизнь похожа на черную зияющую дыру. Медитируя, Габриэль пыталась представить себе жизнь без Джо и не могла. Она всегда была так решительна! Если ей что-то не нравилось, она просто разворачивалась и шла в другую сторону. Но впервые повсюду, куда бы она ни бросала взгляд, было хуже, чем там, где она стояла.
— У тебя есть неотложные дела.
Габриэль взяла веточку мяты и покрутила ее в пальцах,
— Может быть, тебе стоит написать Кевину. И пойти на вечеринку к Хиллардам. Ты должна встретиться с людьми, которые причинили тебе столько боли и так сильно тебя рассердили.
— Я вовсе не сержусь. — Клер молча смотрела на дочь.
— Ну хорошо, немножко сержусь.
Она отказалась от идеи написать Кевину сразу, но возможно, ее мама права. Возможно, ей следует встретиться с ним, чтобы жить дальше. Но только не с Джо. Заглянуть в его знакомые карие глаза и не увидеть в них никаких чувств, нет, к этому она не готова.
Приехав месяц назад к дедушке, она разговаривала с мамой и тетей Иоландой о Кевине, а больше — о своих чувствах к Джо. Впрочем, она не сказала, что Джо — ее ян, но мать сама это поняла.
Ее мама верила, что сердечные избранники неразрывно сплетены с судьбой. Габриэль хотелось думать, что это ошибка. Потеряв мужа, Клер коренным образом изменила свою жизнь. Габриэль не желала ничего менять. Ее вполне устроило бы возвращение к прежнему укладу — во всяком случае, насколько это было возможно.
Но, пожалуй, мать права в одном: пора вернуться домой и заняться неотложными делами. Пора собрать по кусочкам то, что разбилось, и опять зажить своей жизнью.
***
Джо вставил кассету в видеомагнитофон и включил режим просмотра. Зажужжали и защелкали механизмы, нарушив тишину комнаты для допросов. Он присел на край стола и скрестил руки на груди. Изображение мелькало и прыгало, наконец экран телевизора заполнило лицо Габриэль.
— Я сама художница, — сказала она.
После месяца разлуки услышать ее голос было все равно, что подставить лицо солнечным лучам после долгой холодной зимы. Эти звуки наполнили все его поры, согрев изнутри.
— Значит, вы понимаете мистера Хилларда, которому не терпится получить свою картину обратно? — сказал его собственный голос за кадром.
92 
