65 
Спустя месяц к Романцу в кабинет заявляется корректный, тихий, лисий адвокат. И предлагает решить дело мирным путём, полюбовно.
– Какое дело? – спрашивает адвоката очумевший начмед, у которого за месяц тут столько дел было, что он об инциденте с начертательным «сифилитическим» ляпом уже и вспоминать, не то что думать, забыл.
– А вот какое дело, глубокоуважаемый Павел Петрович, – говорит эта шакалья харя и достаёт из портфеля заявление от истицы. А в заявлении том – и про дурное обращение, и про то, что ей в лицо орали, что она сифилитичка и ребёнок её сифилитик. И какие-то бабы в белом били её в родзале по лицу огромными своими дебелыми кулачищами, и акушерка её в вену колола самым болючим двухмоментным способом, хотя вены у неё, истицы, как канаты, а вовсе не хилые тонкие бледно-лазурные жилки, как имела наглость утверждать эта акушерка-садистка-вредительница. И вот-де, дорогой наш и самый гуманный в мире гражданский суд, построенный на основах наимудрейшего Римского Права, пропало на этой всей нервной, мягко сказать, почве молоко у истицы в грудях. И что прикажете делать? Какую (и где?) волчицу искать, чтобы вскормить своего Ромула? Как восполнить дефицит иммуноглобулинов, витаминов и, главное! – интеллекта, неиссякающим источником которого, как давно доказано дорогой нашей Всемирной Организацией Здравоохранения, является не геномный потенциал, не усидчивость и не прочие способности, а именно грудное молоко, а не тот сухой денатурат, что по банкам вредители-сионисты и прочая фармакологическая и РАМНовая[5] мразь распихивает и населению неразумному впаривает для дальнейшего и полнейшего его отупения и поголовной хилости и болезненности? Да она бы и пошла по этапу на молочную кухню и в аптеку, но не на что. Потому что муж, узнав, что у неё сифилис, тут же покинул её, оклеветанную, с голодающим измождённым младенцем (нотариально заверенная копия свидетельства о разводе от позавчерашнего числа прилагается). Не поверил он, что врачи ошиблись, потому как с детства считает их непогрешимыми, а жена его очень даже под сомнениями. А равно как и младенец. От него ли вообще? У него, мужа, в жизни ни младенцев, ни сифилиса не было. Триппер в армии приключился разок после самоволки, а сифилиса ни у него, ни в семи коленах не было и быть не может. Так что теперь она, оболганная, униженная и оскорблённая, без молока и материальных средств, просит самый мудрый в мире наш гражданский суд возместить ей хотя бы крошку понесённого ею физического и морального ущерба и просит сыскать с родильного дома номер N какие-то жалкие пять миллионов наших российских рублей, чтобы хоть как-то исцелиться душевно и толику малую паскудного искусственного пропитания крохе своей осиротевшей сыскать. Всяческие документы, фамилии оболгавших, оскорбивших и унижавших лиц и свидетельства – прилагаются.
Глянул Романец в иск, во всяческие свидетельства, фамилии и в нотариально заверенную копию свидетельства о разводе – и говорит лисе этой адвокатской:
– Что-то сдаётся мне, господин хороший, что вы меня тут разводите пожиже. Что-то иск составлен шибко грамотно для нигде не работающей после восьми классов девицы. Да и от развода фикцией несёт. Решили денег слупить просто так на дурняк? А давайте судиться. Лет пять у нас у всех на это уйдёт совершенно безрезультатно. И вот когда наш самый разумный и гуманный в мире суд докажет нашу абсолютную групповую невиновность, так ваша клиентка ещё и судебные издержки оплатит из кармана того самого мужа, чью, падлы, хитроумную комбинацию вы мне тут и демонстрируете.
Вздохнул адвокат сочувственно, ни капельки не оскорбившись, и завёл понимающим голосом такую песню:
– Так о том и я ей говорил, Павел Петрович. Я же осознаю всю абсурдность требований, предъявленных истицей. И то, что доказать вашу вину невозможно. И говорил я ей, сколько лет, сил и нервных клеток, восстанавливающихся крайне медленно, может уйти на этот бессмысленный надуманный процесс. За вас радея, уговаривал, потому что уважаю белые одежды и прочие зелёные пижамы безмерно. Но такая работа – такая же, как у вас, – хочешь, не хочешь, а назвался водолазом – изволь погружаться куда пошлют – хоть в синь голубую, хоть в говно коричневое! Но ни в какую истица... Три дня и три ночи уговаривал. Умолял! На коленях перед нею, неразумной, ползал. И, наконец, уговорил, умолил, выползал. «Ладно! – говорит наша с вами безрассудная истица. – Согласна на полюбовный миллион из рук в руки – и никаких судов!»
65 
