24 
— И что мне теперь, в Свибловский пруд?
— Почему, не обязательно. Можно ходить сюда. После тридцатого посещения произойдут значительные подвижки.
— И «Офис» закроется?
— Может, и так, а может, еще что-нибудь откроется… Хотя, по совести говоря, вряд ли. Не такое сейчас время, чтобы открывалось что-нибудь…
— И что, после смерти попадаешь в забегаловку?
— Если всю жизнь хотел в ней работать, правильно кормить правильных людей, — да. А чего тут плохого? Может, кассирша всю жизнь была надзирательницей или вообще воспитательницей в детском саду, а ей хотелось приносить радость людям.
— А эти двое тоже хотели быть бомжами?
— Господи, да везде жизнь, — неожиданно громким и сильным голосом сказала бомжиха, обнимая бомжа.
Больше всего ее поражали теперь эти совпадения реальности с их мыслями и разговорами. После они еще немного погуляли по Свиблову — он показывал ей район; удивительно уютны были желтые и красные окна, она всегда больше всего любила смотреть на вечерние окна и еще на листву, зеленеющую в свете фонаря. И кое-где она еще зеленела — только горящие фонари попадались все реже.
— А это дом кружащегося мальчика, — сказал Игорь возле длинной серой семиэтажки, тянувшейся от метро до поворота на улицу Нансена.
— Какого мальчика?
— Такой особенный мальчик, я тебе его сейчас покажу. Но это ужасная тайна.
— Где он кружится?
— На втором этаже. Сейчас как раз… — Он взглянул на часы. — Он обычно с семи до десяти. Так что все увидишь.
Они дошли до середины дома.
— Отойдем, а то не видно… Лучше всего с другой стороны…
Они перешли Снежную. На втором этаже, прямо над козырьком третьего подъезда, светилось окно, слева и справа темнели два тусклых квадрата.
— Он, по-моему, один живет. Там должна быть двухкомнатная квартира, но ни в другой комнате, ни в кухне света нет. Сейчас, погоди.
Пока смутно виден был только желтый шкаф, дешевый, из ДСП. Мальчик появился неожиданно. Он плавно протанцевал из глубины комнаты к окну, покружился с высоко поднятыми над головой руками и отвальсировал обратно, к невидимой противоположной стене.
— Что он делает? — испуганно спросила Катька.
— Не бойся, пожалуйста. Он хороший, безвредный мальчик, ыскытун. Просто танцует.
— Что, учится?
— Не знаю. Я уже довольно давно тут жить, иногда прогуливаться от страшное одиночество. Смотреть окна, изучать реальность. Пять месяцев уже.
— А до того где был?
— Неважно. — Мальчик опять появился в окне, и Катька заметила, что волосы у него на голове темные, кудрявые и какие-то высокие, как — читала она — бывает у запущенных душевнобольных, не дающих прикоснуться к своей больной голове. Они стояли вертикально, как колтун — или как будто поднялись от внезапного испуга. Лица мальчика не было видно, и вообще Катька не понимала, с чего Игорь решил, что это мальчик. Может быть, вполне взрослый мужчина. Но худоба, стройность, грация движений заставляла предположить, что он действительно юноша, почти подросток. Вот он опять удалился и опять подтанцевал к окну, и показалось даже…
— Слушай, он не кивнул нам сейчас?
— Нет, он всегда в этом месте отвешивает полупоклон.
— Господи, что же он делает?! Давай, может быть, поднимемся к нему! Я боюсь. Никогда такого не видела.
— А не бойся. Развлекается человек, у каждого свои причуды.
— Может, он кому-то тайные знаки подает?
— Да. Шахидам. Помешались все на тайных знаках…
— Почему шахидам? Может быть, одиноким космическим скитальцам, которые летают к нам вроде тебя… он для них не гасит света…
— Нет, это вряд ли. Мы по телевизорам ориентируемся. Телевизор легче запеленговать.
Они еще несколько раз ходили смотреть на мальчика, и Катька один раз чуть не решилась подняться к нему, но в последний момент робела.
— Мне кажется, это все-таки болезнь, — неуверенно сказала она.
— Ну, если и болезнь, то не худшая. У нас с тобой, может быть, тоже болезнь.
— Конечно, — кивнула она. — Со стороны, наверное, без слез не взглянешь: гуляет какой-то дылда с козявкой, иногда они слипаются ртами…
…Она хорошо запомнила этот вечер — двадцать пятое октября; а двадцать седьмого случился тот разговор.
Начиналось все невинно — они ехали к Игорю из «Офиса», отпустили в четыре, у менеджмента случилась корпоративная вечеринка по случаю дня рождения бухгалтерши, и творческие сотрудники, которых на праздники менеджмента никогда не звали, слава тебе Господи, — получили вольную двумя часами раньше. Добирались на метро. Игорь листал свежий номер.
24 
