22 
— Учти, — сказал он однажды, — со мной тебе ничего не угрожает.
— Почему? По-моему, наоборот. Я все время боюсь теперь. Вдруг как-нибудь проговорюсь, что-нибудь выплывет, кто-то догадается… Ты меня сделал гораздо уязвимей, если хочешь знать. Я была как цыпленок в яйце, а теперь вылупилась. И теперь мне со всех сторон угрожает черт-те что.
— Пока я с тобой, — серьезно повторил он, — с тобой ничего не будет.
— Ага. Если это шантаж, то я ведь и так не собираюсь уходить.
— Считай, что шантаж. У вас всегда называется шантажом то, что у нас называется гарантиями.
Он ничего не рассказывал о себе. Это и хорошо, она много рассказывала сама, — чего там, она всегда лучше умела говорить, чем слушать. Очень много было нерассказанного. Брянск, бабушка, которую она любила больше матери, брат Мишка, с которым никогда нельзя было разговаривать — он принадлежал к трудной породе постоянно защищающихся людей, уязвленных с самого начала и непоправимо, и в математику свою ушел только потому, что она идеально защищала от всего, позволяла быть высокомерным, отрицать все, чего нельзя просчитать… Ты знаешь этот тип? Их же полно на самом деле. Я их очень часто наблюдаю в ЖЖ. Извини, программеров среди них тоже страшное количество. Специфический фольклор, многословные шуточки, насквозь рациональное мышление, чистая механика, талмудизм, каббала… Кстати, они часто евреи. Тебе никогда не приходило в голову, что Бог, которого они вечно обвиняют в нетерпимости, тоталитарности и всем прочем, — гораздо терпимее, чем они все? Потому что в их мире просто нет места тому, чего они не понимают. Говоря, что они не верят, — они ведь на самом деле отрицают НАШЕГО Бога, а своего не дают тронуть никому. Страшно подумать, какой у них Бог. Что-то совершенно безвидное, безводное… Мишка вечно издевался, что я хожу в церковь. Он сам не мог там и минуты вынести. Вечно приставал с вопросами, как Бог терпит.
— Что?
— Ну, все это… У него была к нему масса претензий. Вот к реальности без Бога — никаких претензий, а к Богу — масса. Улавливаешь? У меня почему-то никогда не было вопроса, почему он терпит. Я же понимала, что он не терпит. В конце концов, есть я, мне вложено какое-то нравственное чувство, которое было бы совершенно неоткуда взять, если бы мир только этим, вот только этим, — она показала на окно, — и ограничивался. Сидит человек в окопе и спрашивает: как это маршал Жуков все это терпит?!
— Ты что, видишь его похожим на маршала Жукова?
— Нет, конечно, Боже упаси. Я думаю, он такой… капитан Тушин.
— Но тогда над ним должен быть еще кто-то?
— Обязательно. Вот такой, который этим рисуется… математикам… Суперкомпьютер, черный метеорит, башня в пустыне. Я всегда понимала, что есть человеческий Бог — и Бог всего остального, и к человеческому нельзя приставать с претензиями за все остальное. Если что-то терпит — значит, руки не дошли. С такими бойцами — какие вообще вопросы?
— А брат давно уехал?
— Пять лет. Три года назад родителей забрал. Очень успешный, я не удивлюсь, если он Нобелевку получит. Мишка в принципе очень приличный человек. Я просто никогда не могла с ним разговаривать. Слушай, а у вас верят во что-нибудь?
— Да у нас почти все, как у вас. В этом смысле точно.
— И как по-вашему Бог? Тоже тридцать три слога?
— Нет. У нас несколько слов на самом деле.
— В смысле? Отец, сын и дух святой?
— Нет, немножко не так.
— А как? Язычество?
— Тоже нет. Ну, это трудно объяснить… В принципе почти как у вас — троеипостасность. Только у вас отец, сын и дух, а у нас отец, мать и дитя.
— Слушай, как интересно.
— Ну да… это точней, кажется… Есть Бог, который делает. Так называемый Кракатук — в честь его наши вулкан у вас назвали.
— И еще орех.
— Ну да, потом орех… Богу действий поклоняются люди действий. Есть Бог, который думает, но не вмешивается. То есть у него как бы отдельно разум и чувства. Иногда берет верх одно, иногда другое. Это женская сущность, она успокаивает, проливает жир на волны, удерживает от резких движений.
— А называется как? Каракатица?
— Не кощунствуй, она называется Аделаида. Как известный мыс и соответствующая звезда.
— И внезапно в трубке завыло: «Аделаида, Аделаида»…
— Да, да. Именно так. Очень хороший стих.
— Он что, ваш?
— Бродский-то? Нет, ваш. Просто ему однажды по ошибке позвонили. Ошиблись номером. С тех пор он все думал, что Бог с ним разговаривает, а Бог понял, что его плохо слышно, и стал звонить по другим телефонам.
22 
