Собака

У Антонины Марченко была в жизни одна-единственная страсть: собаки. Да не какие-нибудь там вообще собаки, а только и только мраморные доги. С первым своим мужем, красивым, как голливудская кинозвезда пятидесятых, садистом Романом, – она развелась не потому, что он её жестоко избивал. К слову – было за что: Тонька сразу после мраморных догов более всего на свете любила мужчин. Желательно красивых. Нет красивых – сойдёт и умный. А если и умный, и красивый, то… Старшая её дочь Оксана была копия Ромки. Очень высокая, очень стройная, соразмерно-пропорциональная, широкие плечи, узкий таз, тёмные, густые «индейские» волосы. А вот вторая – Даша, – рождённая ещё в браке с Романом, была не пойми в кого: невысока (а ведь не только Роман, но и Антонина были очень высокого, «модельного» роста), коренаста, коротконога, узкоплеча, толстопопа, вся в веснушках, и на голове у неё произрастали жидкие рыжеватые волосёнки. Роман был прохладен к дочерям, но безумно-страстно любил Тоньку. И бил. Увы, бил. И даже не по делам её, а именно вот такая у него была болезненная особенность сладострастья. Лучше всего любить Тоньку у него получалось после того, как она в очередной раз скакнёт налево, озвучит или иначе как проколется, а он её изобьёт до гематом. Она бы так и жила. Нет проблем. Но он как-то раз пнул её собаку. Этого она простить не смогла. И, схватив в охапку Оксану, Дашу и тогдашнюю догиню – любила Тонька именно собак-сук, на кобелей её привязанность не распространялась, – была такова. Для начала она переехала к родителям, потому что больше податься было некуда. Роман падал в ноги, просил прощения, обещал, что больше никогда и никого – ни суку, ни Тоньку – не ударит. Но у Антонины в голове уже переклинило. Она вообще была из тех, кто если уж решает – то решает. Правильное, неправильное – но решение. А решение у таких – оно как приказ. Не обсуждается, а исполняется.

Домик, где они с Романом проживали в ближнем одесском предместье, бывшие – уже – супруги разменяли. И это было справедливо, потому что часть денег на приобретение жилья двенадцать лет назад выделили Тонькины родители. Родители её были люди замечательные. Каждый по отдельности. Но о них чуть позже.

Роман получил однокомнатную квартирку где-то там на посёлке Котовского, да и бог с ним, более в нашем романе сей персонаж не появится. Но тот самый бог, который и с ним в том числе, зачем-то создал и его. И нельзя было не упомянуть его в нашей коммунальной саге. Хотя бы затем, чтобы образ Тоньки стал прозрачнее. Не для того ли бог и создал Романа? А может статься, для того, чтобы от него, Романа, родилась Оксана. И Даша – неизвестно точно от кого, но с фамилией Романа. Арап Петра Великого, помните? Не все? Александр Сергеевич Пушкин? Вот тут уже все, даже те, кто читать не умеет. Или умеет, но умением этим не злоупотребляет. В общем, цепь случайностей, именуемая иногда неисповедимостью путей.

Антонина же урвала себе при размене три роскошнейшие комнаты в той самой коммуне на Розы Люксембург (она же – И. Бунина) угол Свердлова (она же Канатная). Одна комната – пятьдесят квадратных метров (вероятно, когда-то предок Козецкого устраивал тут домашние балы), другая – тридцать, и следующая за ней по анфиладному принципу – тридцать пять. Кроме того, во владение Тоньки попадали две кладовки (каждая по десять метров), из которых вскоре появившийся Толик состряпал кухню и ванную комнату. Маклер перекрестилась. Она давно не могла сбыть эту, прежде собственноручно по глупости сложновыменянную у отъехавших в Израиль, территорию. Потому что каждый раз, когда потенциальные жильцы видели ответственную квартиросъемщицу Аверченко (и не только видели, но и слышали), они, как чёрт от ладана, тикали от этой роскошной – 50м+30м+35м+10м+10м=135м – квадратуры. Тонька же, увидав Нелю Васильевну и прослушав её тексты, не только не испугалась, но и пришла в состояние радостного эйфоричного возбуждения. Как воин перед битвой. И, прихватив Оксану, Дашу и щенка очередного мраморного дога, тут же вселилась. Предыдущая сука скончалась, не столько от слабого пинка Романа, сколько от старости (ей было уже пятнадцать, а для собак это возраст) и тоски по тому же, да-да, Роману. А может, от тесноты городской квартиры – ведь она же привыкла к дому с садом. А может, от того, что для собаки смена места жительства куда фатальнее, чем для кота. А может… Да всё что угодно может быть. Но умерла сука счастливой. На руках у Тоньки. Кажется, как раз тогда болела не то Оксана, не то Даша, но Тоньке было наплевать, потому что на лекарства детям у неё денег не было. И дети – это такое: бог дал, бог взял. Потому она притащила на дом ветеринара, купила ворох лекарств, сама колола. Но догиня всё равно умерла. А не то Оксана, не то Даша – всё равно выздоровела.

  100