Особенно,... 
167 
Происхождением, воспитанием или чтением Ницше храбрость Унгерна объяснить нельзя. В ней имеется нечто патологическое. Недаром рассказывали, что в атаку барон часто скакал, как пьяный или как лунатик, с застывшими глазами и качаясь в седле. Люди такого сорта невыносимы в нормальной жизни и незаменимы на войне. Однако они представляют опасность даже там. Потому не случайно, что за три года, проведенные на передовой, Унгерн, будучи опытным, отважным и не столь уж молодым офицером, имея четыре ранения, получил всего одно повышение в чине, став из сотника есаулом.
Его карьера завершилась внезапно и, пожалуй, закономерно. В начале 1917 года он с фронта был делегирован в Петроград, на слет георгиевских кавалеров, но поездка закончилась в Тарнополе. Здесь Унгерн, пьяный, избил комендантского адъютанта, не предоставившего ему квартиры, и был арестован. От суда его спас Врангель. Но сам Унгерн утверждал, что сидел в тюрьме и на свободу вышел только осенью 1917 года.
Когда в августе 1917 года Уссурийская дивизия по приказу Корнилова и Крымова двинулась на революционный Петроград, она с фронта следовала через Ревель. Здесь, видимо, Унгерн и присоединился к ней, влившись в ряды Белой гвардии. После того как эшелоны уссурийцев застряли под Ямбургом, некоторые офицеры, зная о том, что набирается командный состав для будущего монголо-бурятского полка, решили ехать вслед за ним в Забайкалье. Надо думать, на их решение влияли слухи о готовящихся арестах участников корниловского выступления. Так или иначе, но Унгерн выехал на Восток.
Два пункта на географической карте, прочно связанные с жизнью Унгерна, странно созвучны его фамилии - Урга и Даурия. Здесь почти сразу после победы он приступил к формированию своей Азиатской дивизии, основу которой составили бурятские и монгольские всадники. На первых порах ее называли Туземным корпусом, или Инородческим корпусом, или Дикой дивизией, но Унгерн с его паназиатскими идеями хотел, видимо, подчеркнуть их в самом названии. Сколько сабель насчитывалось в дивизии, определить затруднительно. Колчаковские агенты доносили в Омск, что она "вообще не поддается учету". Не менее сложно разобраться в ее структуре, которая была разной в разное время. Поначалу один полк составили харачины Фушенги, другой набрали из казаков - русских и бурят, но за те два года, что Унгерн провел в Даурии, все неоднократно менялось. Управление строилось по принципу двойного командования: русские офицеры дублировали и контролировали туземных начальников. На штабных должностях и в артиллерии служили преимущественно русские. Вскоре при дивизии была создана военная школа для подготовки офицерских кадров из бурят и монголов. Заведовал ею есаул Баев. Как и заместитель Унгерна, Шадрин, он владел монгольским языком не хуже, чем родным.
Ничьей власти над собой барон не признавал. Когда из Читы к нему прибыла комиссия для расследования произведенных реквизиций и потребовала каких-то отчетов. Унгерн вежливо предостерег ревизоров: "Господа, вы рискуете наткнуться на штыки Дикой дивизии!" В Даурии он сидел самым натуральным князем и считал себя вправе облагать данью проходившие мимо поезда.
"За ним, - пишет современник, - шли авантюристы в душе, люди, потерявшие представление о границах государств, не желавшие знать пределов. Они шли, пожирая пространства Азии, впитывая в себя ветры Гоби, Памира и Такла-Макана, несущие великое беззаконие и дерзновенную отвагу древних завоевателей".
"За ним, - констатирует колчаковский офицер Борис Волков, лично знавший Унгерна и ненавидевший его, - идут или уголовные преступники типа Сипайло, Бурдуковского, Хоботова, которым ни при одной власти нельзя ждать пощады, или опустившиеся безвольные субъекты типа полковника Лихачева, которых пугает, с одной стороны, кровавая расправа при неудачной попытке к бегству, с другой - сотни верст степи, сорокаградусный мороз с риском не встретить ни одной юрты, ибо кочевники забираются зимой в такие пади, куда и ворон костей не заносит…"
***
Барон Врангель, полковой командир Унгерна, отмечал в нем "острый проницательный ум", который странно уживался с "поразительно узким кругозором". В этой характеристике своего подчиненного будущий командующий Русской армией одновременно и прав и не прав. Ясно, что Унгерн знал языки и много читал, - вопрос в том, какого рода была эта литература. Очевидно, круг чтения Унгерна и либерального Врангеля был в принципе различен. Трудно представить себе Унгерна с томиком Чехова в руках, проще - с "Центуриями" Нострадамуса. где, кстати, имелось пророчество о пришествии "князя с Востока", или с какой-нибудь из тех шарлатанских брошюр, которыми был наводнен книжный рынок начала века и которыми наводнен рынок сейчас. Хотя в разговорах он никогда не ссылался ни на Блаватскую, ни на Штейнера, интерес Унгерна к Тибету и к восточной мистике, его несколько утрированный, сознательно декларируемый фатализм, его высказывания о "неумолимой Карме", "Духе Мира" и так далее - все свидетельствует, что с теософскими идеями он был знаком хотя бы понаслышке.
167 
