Ж.-Ф. де Т.: Почему испанцы одни здания доколумбова периода разрушили, а другие пощадили?
Ж.-К. К.: Иногда они их попросту не замечали. Такова судьба большинства крупных городов майя, остававшихся заброшенными на протяжении многих веков, скрытых за завесой джунглей. То же самое произошло с Теотиуаканом, расположенным севернее. Город уже был заброшен, когда около XIII века в эти края пришли ацтеки. Непреодолимое желание стирать любые свидетельства письменности говорит также и о том, что для захватчика бесписьменный народ навсегда становится проклятым народом. Недавно в Болгарии обнаружили золотые и серебряные украшения в захоронениях второго и третьего тысячелетия до нашей эры. Однако фракийцы, как и галлы, не оставили письменных свидетельств. А народы, не имевшие письменности, не названные, не рассказавшие о себе (пусть даже и лживо), как будто и не существуют — даже если их золотые и серебряные изделия отличаются великолепием и изящностью. Если вы хотите, чтобы о вас помнили, необходимо писать. Писать и стараться, чтобы написанное вами не сгорело в каком-нибудь костре. Иногда я пытаюсь представить себе, о чем думали нацисты, сжигая еврейские книги. Надеялись ли они сжечь их все до единой? Разве это предприятие не столь же утопично, сколь и преступно? Или это больше похоже на символическое действо?
В наше время, на наших глазах происходят события, которые не перестают меня удивлять и возмущать. Поскольку я часто бываю в Иране, я как-то предложил одному известному агентству отправить туда небольшую съемочную группу, чтобы поснимать нынешнюю страну, какой я ее знаю. Директор агентства принял меня и начал излагать свою точку зрения на страну, о которой понятия не имеет. Он в деталях объяснил мне, что я должен снимать. То есть он решает, какие кадры я должен привезти из страны, где он сам никогда не был: например, фанатиков, бьющих себя в грудь, или наркоманов, проституток и так далее. Нужно ли говорить, что проект не состоялся.
Ежедневно мы убеждаемся в том, насколько ложными могут быть наши представления. Я имею в виду утонченные и хитроумные фальсификации, отследить которые еще труднее, если они представлены в виде «картинок», то есть как бы документов. И в конечном счете, хотите верьте, хотите нет, извратить истину оказывается легче легкого.
Помню, на одном телеканале показывали документальный фильм о Кабуле, городе, который мне хорошо знаком. Все кадры были сняты с нижней точки. Видны были только верхушки домов, разрушенных войной, — но ни улиц, ни прохожих, ни торговцев. К этому подвёрстывались интервью, взятые у жителей, которые в один голос говорили о плачевном состоянии страны. Единственным звуковым сопровождением на протяжении всего фильма было тоскливое завывание ветра, как в фильмах про пустыню, но только повторяющееся без конца. Значит, этот ветер нашли в фонотеке и нарочно вставили повсюду. На весь фильм — один и тот же шум ветра, который способен распознать только натренированный слух. При этом что легкие одежды на героях фильма даже не колыхались. Этот репортаж — чистая ложь. Одна из многих и многих.
У. Э.: Лев Кулешов давно показал, как образы заражают друг друга и как можно заставить их говорить совершенно противоположные вещи. Лицо одного и того же человека, показанное первый раз непосредственно после изображения тарелки с едой, а второй раз — после чего-нибудь совершенно отвратительного, произведет на зрителя разное впечатление. В первом случае лицо человека будет выражать сильный аппетит, во втором — отвращение.
Ж.-К. К.: В конце концов, взгляд видит то, что хочет внушить ему картинка. В финале «Ребенка Розмари» Романа Полански многие люди увидели младенца-монстра, потому что его описывают персонажи, склонившиеся над колыбелью. Но Полански не показывал ребенка.
У. Э.: Как многие, вероятно, видели содержимое пресловутой китайской шкатулки в «Дневной красавице».
Ж.-К. К.: Само собой. Когда Бунюэля спрашивали, что там внутри, он отвечал: «Фотография господина Карьера. Вот почему девушки так пугаются». Однажды мне позвонил незнакомец по поводу этого фильма и спросил, жил ли я в Лаосе. Никогда там не бывал, ответил я. Тот же вопрос он задал насчет Бунюэля и снова получил отрицательный ответ. Человек на том конце провода очень удивился. Ему пресловутая шкатулка напомнила древний лаосский обычай. Тогда я спросил, знает ли он, что в шкатулке. Он сказал: «Конечно!» — «Прошу вас, — сказал я ему тогда, — расскажите мне, что там!» Он объяснил, что обычай, о котором идет речь, состоит в том, что женщины во время любовного акта прикрепляют с помощью серебряной цепочки к клитору огромных скарабеев, так как шевеление их лапок позволяет женщинам достичь более долгого и утонченного оргазма. Это было как гром среди ясного неба, и я сказал ему, что нам и в голову не приходило посадить в шкатулку из «Дневной красавицы» скарабея. Человек повесил трубку. А я сразу же почувствовал ужасное разочарование от одной мысли, что теперь мне все известно! Я утратил этот пряный привкус тайны.