Последние отзывы

  95  

— Все, — повторил он, поднявшись во двор.

Харитон Савелич, чье восторженное матюганье в столовой было слышно еще с лестницы, пролистывал за столом содержимое толстенной папки-скоросшивателя. Клуша постучала костяшками пальцев по боковой стенке забранного пластиком буфета, и Подорогин увидел, что шкаф наискось отодвинут от стены. В глубоком проеме за буфетом находился стеллаж, который был забит под завязку скоросшивателями, подобными тому, что листал сейчас Харитон Савелич. На одном из затасканных корешков Подорогин запомнил желтый стикер с надписью «Пут(ят)ин», на другом — бордовый с надписью «Кась(я)(ви)нов». Клуша окликнула его.

Подорогин подошел к столу, взял папку из-под руки Харитона Савелича и, не закрывая, повернул ее вверх корешком. «П(ри)(о)дорогин» — значилось на белой, с потертыми пузырями, наклейке. Подорогин опрокинул папку обратно, перебросил несколько страниц, затем, прижав их большим пальцем с торца, не спеша, точно пачку денег, расслоил снизу вверх по всей толщине, и заморгал: машинопись, убористо покрывавшая листы в папке с правой стороны, состояла в основном из цифр и псевдографики. Изредка между страницами порхали знакомые ему полоски рисовой бумаги с давлено-резанными, похожими на вскрытые поры аббревиатурами, а среди цифровой тарабарщины мелькали связные слова — вроде «воителя перевернутого» и «туза жезлов», — но смысла этой бессмыслице они не придавали ничуть, лишь оттеняли ее. Харитон Савелич держался пальцами за края папки, как голодный держится за миску с похлебкой, и даже ерзал на стуле в ожидании, когда будет можно вернуться к чтению. Клуша, стоя позади, тоже пыталась заглядывать в папку.

Подорогин выпустил из рук скоросшиватель, обошел стол, сел на своем месте, плеснул водки в стакан и залпом выпил. Клуша подсела к Харитону Савеличу. Закусив губу, Подорогин посмотрел, как, соприкасаясь плечами и оттирая друг друга от стола, они жадно шарят по листам.

— Нашла! — просияла Клуша, ткнув пальцем в папку. — Вот мы!

— Где? — оторопел Харитон Савелич.

Составленными пригоршнями Клуша показала ему нужный абзац.

Подорогин налил себе еще водки, отщипнул кусок буженины и, не чувствуя вкуса, медленно, как траву, жевал волокнистое мясо.

Харитон Савелич сдвинул ладони Клуши и принялся внимательно изучать место, что она указала. Голый торшер был вплотную придвинут к столу. Распяленная тень косматых бровей Харитона Савелича копошилась на промокшей газетной фотографии какого-то митинга. Клуша ликующе улыбнулась Подорогину. Подорогин отвел взгляд и тотчас увидел в углу тонувшей в потемках соседней комнаты громадного неподвижного человека, молча смотревшего в столовую. Подорогин взял из-под стола керосинку, которую Клуша забыла погасить, и пошел в комнату. Громадный человек оказался чучелом вставшего на дыбы медведя. В ощеренную клыкастую пасть кто-то вложил смятую банку из-под пива, правый стеклянный глаз хищника был залеплен розовой жвачкой. Подорогин зачем-то взялся отлепить окаменелую жвачку, и вытащил ее вместе с глазом.

— Точно, — вздохнул Харитон Савелич, шурша бумагой. — Туточки мы. Во — и эхо Штирлица. Почти рикошет.

Подорогин затолкал глаз с жвачкой обратно в шелковую глазницу, поставил керосинку возле стены и пошел обратно в столовую. Чувствуя жар в лице и легкое головокружение от выпитого, он потирал пальцы так, словно только что прикасался к открытой ране. Его била легкая дрожь. Водки в бутылке оставалось на треть. Облокотившись на стол, Клуша стояла по-детски коленями на стуле и, разминая шею, наклоняла голову то к левому, то к правому плечу. Ее стеклярусные бусы вспыхивали под торшером. Харитон Савелич уткнул в папку указательный палец и озадаченно шевелил губами.

— Вы знаете Штирлица? — спросил Подорогин.

Клуша, отвесив подбородок и округлив глаза, кивнула на Харитона Савелича, который не слышал вопроса и продолжал с отрешенным видом возить пальцем по содержимому папки.

— Вы знаете Штирлица? — повысил голос Подорогин.

— Ась? — поднял голову Харитон Савелич.

Подорогин повторил вопрос.

Клуша прыснула. Харитон Савелич лукаво подмигнул ей.

— Да кто ж его не знает. Этого… штурм-баб… беса-то бишь его… Ну — с Мюллером-то который все мухлевал?

— И это его, — Подорогин кивнул на папку, — эхо?

— Эхо не его. Эхо — нет. Из другой это оперы совсем.

— А что это вообще… за талмуд?

  95