Он чуть отстранился и уставился на нее, будто в шоке, с полуоткрытым ртом и неровным дыханием.
— Я… я никогда раньше особо не любила целоваться, — прошептала Мэдди с пришедшим осознанием того, что действительно задыхается.
— Да и я тоже, — прохрипел он.
Она захныкала, требуя еще. Он выругался в ответ. Они снова начали целоваться.
Он казался неутомимым и продолжал целовать ее с не меньшим пылом, чем в первый раз, пока она не почувствовала себя бесхребетной и беспечной. Бесчувственной… Застонала, не отрывая губ.
Но он с настороженным видом оторвался опять.
— Это было… это… — Он прищурился. — Ты так целуешь меня, а эта ночь закончится, не успев начаться.
Он был явно весьма опытным и искушенным и, тем не менее, наслаждался ею. Он по-прежнему доставлял удовольствие ей. Мэдди была возбуждена и в силу каких-то причин ощущала себя счастливой, чего не испытывала долгие месяцы.
— Шотландец, — проворковала она, запуская пальцы в его густую шевелюру, — я рада, что попросила тебя помочь мне в бегстве.
— Я очень рад быть с тобой здесь.
Мэдди вдруг испытала досаду, посчитала слишком несправедливым то, что ее муж не будет таким, как этот бог, который держал ее в объятиях, распалял каждым чутким прикосновением своего языка.
А что, если удастся женить его на себе?
Правда, она все еще не видела его лица и не знала его имени. Но если быть честной, она готова рискнуть и предположить, что Шотландец не троекратный вдовец. А если быть честной до конца, то она ведь видела лицо графа.
Страстные поцелуи этого мужчины, ее неодолимое влечение к нему и в немалой степени его незаурядная сила натолкнули Мэдди на отличную идею решения всех своих проблем.
— Шотландец, а может быть, ты богат и подыскиваешь себе жену?
— Только первое. Я никогда не женюсь.
— Никогда-никогда? Или ты имеешь в виду, что женишься через несколько лет, когда пресытишься холостяцкой жизнью?
— Никогда. — Он был категоричен, и, похоже, его раздражал сам предмет разговора.
— А… Что ж, я действительно не смогу пойти к тебе домой, — сказала Мэдди в тот момент, когда экипаж остановился. Он опустил ее на сиденье и открыл дверцу со своей стороны. Они стояли перед впечатляющим, выложенным красным кирпичом особняком.
— Где мы? — спросила она в замешательстве.
— На Гросвенор-сквер.
— Это твой дом? — Она рассматривала большое здание, превосходившее размерами даже дом Куина. По обе стороны широких мраморных ступеней величественно стояли в ряд белые колонны. Девственные сады были щедро подсвечены спрятанными газовыми фонарями.
— Да, мой дом.
Мэдди выгнула дугой бровь. Она легко могла представить себя хозяйкой всего этого. Он подал ей руку.
— Подожди! Я не могу просто так пойти с тобой! — Хотя на самом деле ей очень хотелось увидеть внутреннее убранство.
— У нас было соглашение.
— Но не идти же к тебе домой! — Они находились не так уж далеко от Уэйлендов. Вдруг кто-то заметил ее?
— Тебе действительно не нравится эта идея? — Она кивнула, и он, выглянув наружу, распорядился, чтобы кучер трогал. Экипаж опять покатил по дороге. — Не имеет значения. Я могу взять тебя и здесь, не обязательно это делать в постели.
— Взять меня? — У Мэдди округлились глаза. — Я думала, в наше соглашение входило только касание.
Он снова потянул ее к себе на колени и с небрежной фамильярностью будто они сидели так сотни раз, положил руку на бедро.
— Просто доверься мне. Я постараюсь, чтобы тебе было хорошо. У тебя будет много впечатлений для твоего дневника, — сказал он, изображая намек на усмешку.
— Ты можешь меня иметь, Шотландец. Всю, но только не раньше завтрашнего полудня. У меня будет достаточно времени, чтобы ознакомиться с твоими бухгалтерскими книгами, а у тебя — чтобы получить специальное разрешение. Нас смогут обвенчать до обеда.
Он слегка сжал ее подбородок.
— Пойми, девочка. Ничто на свете не подвигнет меня на женитьбу.
Когда до нее дошло, что он такой же, как Куин, у нее сжалось сердце.
— Я понимаю. — К сожалению, она действительно понимала, причем очень хорошо. Это был уже второй раз за день, когда ей говорили одно и то же, давали от ворот поворот. Некоторые мужчины просто не рождены для женитьбы независимо оттого, сколько они стоили.
А это означало, что девушки, подобные ей, могут довольствоваться только объедками — подагрическими старыми графами.