6 
– Прости меня, Кейт, – повторил он и, оттолкнувшись руками от подлокотников, резко выпрямился. – Ты права: я не должен был подтрунивать и измываться над тобой. С моей стороны это было несправедливо и жестоко.
Что ж, Роберто лишь подтвердил мои подозрения, с грустью подумала Кейт, наблюдая, как он круто повернулся и, согнув плечи и глубоко засунув руки в карманы брюк из тонкого черного вельвета, медленно зашагал прочь по натертому до блеска деревянному полу. Она знала, что он лгал, когда пел ей дифирамбы. Знала, что все его сладкие речи были лишь очередной издевкой над ней, как были издевкой его заигрывания, когда она была еще несмышленой девочкой-подростком, а он, двадцатидвухлетний молодой человек, уже многое понимал тогда в жизни, во многом разбирался.
В те годы он был для нее кумиром, идолом, путеводной звездой, и она боготворила его. А он лишь насмехался над ней за это идолопоклонство и с подкалываниями и шуточками принимал от нее добровольные жертвоприношения в виде разных мелких услуг и верноподданнических жестов. И вот теперь он, кажется, решил развлечься с ней подобным же образом.
Только теперь, по прошествии стольких лет, его шутки стали более целенаправленными, язвительными и даже жестокими. Его выпады наносили ей глубокие душевные травмы и вызывали такие острые головные боли, что порой она не могла адекватно реагировать на окружающую обстановку и принимать правильные решения.
Такое отношение к ней со стороны Роберто добавляло горечи и новых ран к тем страданиям, которые успел ей причинить за короткое время их знакомства Мартин Форд.
– Все хорошо, – с трудом выдавила она из себя. – В конце концов ты лишь подтвердил мои сомнения в твоей искренности. Ну а теперь, когда очередной сеанс развлечений для тебя закончился, будь добр – освободи помещение. – Усилием воли она заставила себя гордо вздернуть подбородок и насквозь пробуравить мужчину своими темно-зелеными глазами. – Я хотела бы теперь побыть одна.
– Откуда ты взяла, что я подтруниваю над тобой сейчас, да еще нахожу в этом удовольствие? – Казалось, Роберто был в шоке. Он даже прекратил ходить взад и вперед, как маятник, остановившись посреди сверкающего пола библиотеки. – Значит, ты считаешь, что для меня общение с тобой – это просто забава, игра?
– А разве нет? – Ее подбородок приподнялся еще выше. – Что же это может быть еще?
– Ла вердад! – выстрелил по-испански Роберто. – Правда – вот что это может быть! Я говорю сейчас правду, а не играю с тобой, не отпускаю идиотские шуточки, как ты думаешь. Я мог шутить с тобой, когда ты была девочкой, но сейчас я совершенно серьезен.
– Неужели? О, не говори глупостей! Я не… н-не…
К ужасу Кейт, ее голос начал дрожать, она стала заикаться, нужные слова не приходили на ум сразу. Нет, это было уже слишком. Слишком жестоко с его стороны. Он зашел со своими шуточками слишком далеко. А она была совсем не готова противостоять этой новой, более изощренной форме психологического истязания.
– Я не хочу, чтобы ты так обращался со мной! – выпалила она и громко разрыдалась.
Ее душевные муки, казалось, мгновенно передались ему. Он замер на месте как вкопанный, глаза его сначала сузились, а через секунду закрылись. Возникшая ситуация становилась ужасной. По всему было видно, что девушка не просто впала в уныние, нет. Ее переживания носили гораздо более глубокий и кризисный характер.
– Что с тобой, Кейт? – спросил он. – Что случилось?
Она не могла произнести ни слова и только беспомощно качала головой.
Тогда Роберто вплотную приблизился к ней, ласково обнял ее, нежно провел ладонью по щеке и внимательно заглянул в глаза.
Ее щеки стали мокрыми от слез; прозрачные бусинки растекались поблескивающим горячим веером по всему лицу, мартовской капелью срывались с подбородка. А в это время в темно-зеленой глубине ее глаз, как в миниатюрных колодцах, непрерывно скапливались и выбивались наружу все новые и новые ручейки слез, и ее неимоверно печальный взгляд становился похожим на бесконечно теплое и бездонное мерцание двух затемненных изумрудов.
– Керида миа, дорогая моя, почему ты плачешь? Китти…
Это уменьшительно-ласкательное имя слетело с его губ непроизвольно и совершенно неожиданно. Так называли ее в детстве лишь самые близкие, самые дорогие люди.
– Китти, объясни же мне, что случилось? Полузабытое имя, которым теперь редко кто называл Кейт, подействовало на нее, как струя свежего ветерка, врывающегося в распахнутую форточку, или как бодрящий утренний дождичек, омывающий сонное лицо. Услышав его, она на миг застыла, а потом встрепенулась, оживилась… Назвав ее Китти, Роберто, казалось, на несколько мгновений остановил само время и вернул ее в страну детства – к тем дням, когда жизнь, не отягощенная никакими проблемами и заботами, была сияющей, как весеннее небо, и чистой, как первый снег.
6 
