.
Очередная сказка о Золушке 
22 
– Клодина, у меня письмо от папы.
– Да?
В моём возгласе звучит досада. Письмо от Рено, и вдруг не мне! А прохиндей Марсель помалкивал с самого утра!
Мы остановились, держа в высоко поднятых руках лампы, в конце коридора, где пахнет как на чердаке провинциального дома или в сундуке с овсом, – чтобы пожелать друг другу спокойной ночи. Я нарочно свечу в лицо Марселю: узкий овал, глаза не чисто синие – в болезненную бирюзу, – лоб гладкий, недобрый, подбородок с продолговатой ложбинкой, как у Рези… Целомудренно длинные ресницы, здоровый вид жителя гор – несколько недель бодрящего холода и солнца вернули Марселю смущающую женственность. Влажные блестящие губы, стоит взглянуть на него, приоткрываются – из чистого кокетства.
– Вы пудритесь, Марсель?
– Да, всегда. У вас тут такой резкий ветер!
– Специально для вас. Правда, выглядите вы от этого только лучше!
– Спасибо доброй мачехе!
– Да что вы говорите… И как там Рено?
Его забавляет мой вопрос и вызывает жалость, он смеётся.
– Всё так же! Да вы войдите на минутку, сами прочтёте.
Комната в розово-серых тонах, к аромату свежескошенной травы примешивается ещё какой-то более легкомысленный запах. У меня он вызывает не то восторг, не то тошноту. Я ставлю свою лампу, и добрый принц Марсель протягивает мне письмо Рено… Милое послание скорее приятеля, чем отца, рассказ о выпавшем снеге, смешные истории о катании на санях и несколько трогательных строк: «Будь внимателен с Клодиной, мальчик мой. Она для меня такой же ребёнок, не знаю даже, кому из вас кого поручить…»
Я с грустной улыбкой наблюдаю, как раздевается Марсель. Он относится ко мне скорее как к приятелю, чем как к мачехе, спокойно снимает брюки, оставшись в нижнем белье… проститутки…
– Ах шельмец! Для кого ж такие розовые кальсончики, дорогуша? Это здесь-то, в Казамене? Не иначе как для счастливицы Анни!
– Ладно, не издевайтесь! (Он стоит перед большим наклонным зеркалом на подставке, развязывает галстук и обиженно топает ножкой.) Сами знаете, что не для Анни и не для вас. Просто я собирал вещи в такой спешке, что…
– Значит, они так и не выследили, где вы жили…
– Нет, к счастью! – Он со вздохом садится в кресло, облачившись к тому времени в удобную пижаму из белой фланели. – Но и без того история грязная. Связаться с лицеистами! Если бы я попался прямо в школе, мало бы не было!
– Вы же говорили, он не малолетка, просто врёт.
– Да, но познакомил-то меня с ним настоящий лицеист.
– Милая цепочка получается!
– Всё так запутанно! Если рассказывать коротко, то главное вот в чём: Ваней, ну вы знаете Ванея… Блондинчик такой очаровашка, розовый, как конфетка?..
– Понятия не имею.
– Вы бесподобны. Конечно, если так носиться вокруг моего папаши, то ничего больше и не увидишь… Ну так вот, Ваней, чистый ангелочек, сговорился с мошенником.
– Ого!
– Подцепит кого-нибудь побогаче из знакомых своих родителей, но сам-то не решается требовать бабки за услуги – вот и подсовывает им сообщника, а барыш пополам. Юный мошенник – он и правда для мошенника маловат – со своей бандой живо берут клиентов в оборот… Простите за школьный жаргончик… это память о Ванее…
– Чистом ангелочке?
– Святой куртизанке!
– ?
– Это прозвище у него было такое в лицее Марата – «святая куртизанка», – когда мы познакомились. Правда, правда… У них там вообще существовала целая сложная иерархия – начитались Флобера и «Короля Юбю»[6]… Я три недели развлекался. Они и меня, вы не поверите, наградили «как иностранца» орденом «Элифаса Говноносца». Я бывал у них по субботам…
– Представляю себе, что там творилось в эти дни!
– Да уж это точно! Из-за каждой двери выглядывает мордашка, кто хихикнет, чтобы я обернулся, кто уронит платочек, кто заденет меня локтем: «Ах, простите», и письма анонимные писали, и прочие знаки внимания оказывали… Что за время!.. Ах, юность, юность!
– Скажите на милость, какой древний старец нашёлся!
Он недовольно заёрзал в кресле и взглянул на меня с нескрываемым презрением.
– Нет, даже самая умная из женщин – а это и есть вы, Клодина! – не может уследить за ходом мысли. Я же не о своей юности, я их жалею! Что с ними станется, с милыми крошками? На одного сохранившего белую гладкую кожу и изящную фигуру придётся не меньше сотни несчастных хриплых петушков, прыщавых, с проклюнувшейся бородкой – они сами себя стыдятся и по дури своей приударяют за кухарками… Кисти у них грубеют, голос ломается, а нос – о-о-о! – что у них с носом творится! И шерсть по всему телу, и… Они становятся молодыми людьми, если хотите, но исчезает пьянящее очарование юности, безупречная и – увы! – недолговечная красота подростка… свежесть плоти…
22 
